И этот парень, о котором идет речь — это Сигелла, вы можете себе представить?
Так вот, я стоял, прислонившись к колонне, и смотрел, как Миранда общалась с Йонни Малосом, шефом телохранителей Лакассара. Он не дурен собой, а что касается танцев, то он умеет танцевать. Миранда — тоже. Вдвоем они составляют приличную пару. И это щекочет мне нервы.
Было жарко. Одна из тех ночей, когда при каждом вздохе думаешь, хватит ли воздуха для следующего. Мой фальшивый воротничок начинал разваливаться. Я мечтал о прохладе, о воде. В зале было так душно! Дансинги всегда душные. Дом был доверху наполнен завсегдатаями ночных коробок: мошенниками, наводчиками, проститутками и тому подобной публикой, которую всегда встречаешь в заведениях подобного типа. И мне казалось, что по меньшей мере, половина посетителей имела при себе оружие и могла им пользоваться.
Я подошел к бару, расположенному в глубине зала, и заказал себе виски с содовой.
— У вас здесь очень мило, — сказал я бармену, решив выудить у него что-нибудь. Но он, как оказалось, не был расположен к разговору, и я понял, что как источник информации он будет мне так же полезен, как мигрень — лошади. Я покидаю это место, выхожу на веранду и обхожу вокруг дома.
Находящийся позади дома гараж, это ангар, вытянутый в длину параллельно дороге, которая проходит как раз перед отелем. На углу я заметил парня в смокинге и белой фетровой шляпе, который, опершись о столб, наблюдал за дорогой. Он с безмятежным видом курил сигарету.
Такое выражение лица бывает у людей, которые стоят на страже в ожидании неприятностей. Он увидел меня и быстро сунул руку в карман пиджака. Когда так долго, как я, живешь в Америке, такой фокус не проходит незамеченным.
Я бросил свой окурок и направился к нему.
— Как дела, старина? — спросил я. — Нет ли огня?
Я достал из кармана две сигареты и одну дал ему. По глазам его я понял, что этот парень — наркоман.
Он улыбнулся во весь рот, потом достал зажигалку и дал мне прикурить. Сразу после этого, он отвернулся и продолжал наблюдение за дорогой.
— Тебе не нравится там, внутри? — спросил он.
Я потер затылок.
— Там отвратительно. Адская жара. Даже здесь задыхаешься. Странно, что так много людей мучаются там, вместо того, чтобы делать что-то более интересное, пьют в этой коробке всякую гадость и подыхают от жары…
Он посмотрел на меня.
— Это тебе не нравится, паренек? — спросил он. — Тогда что же тебе мешает убраться отсюда?
— А куда деваться? Тебе тоже, похоже, здесь не нравится, — заметил я. — Что если нам отправиться что-нибудь принять?
Он снова сунул руку в карман.
— Послушай, малыш, если я захочу пить, то я сам могу оплатить свой стакан. У меня дела.
Я стряхнул пепел со своей сигареты.
— Прошу прощения, старик, я этого не мог знать. Ты кого-нибудь ждешь?
Он бросил на меня змеиный взгляд.
— Послушай, детка, ты разве не понял, когда я сказал тебе, чтобы ты убирался отсюда? Ты слишком любопытен и это может причинить тебе неприятности.
Я бросил свой окурок.
— Ладно, ладно. Что бы я ни говорил, это просто так. Не стоит так сердиться. Доброй ночи.
Я спокойно осмотрел окрестность. Ни одной кошки. Я сделал движение, будто собираюсь уходить, но внезапно выдал ему оплеуху между глаз. Он опустился, как цветок. Я поймал его за воротник и поволок внутрь гаража, в темный угол, где прислонил к какой-то машине. Потом обшарил его.
Он носил револьвер «Смит и Вессон» в кобуре под левым плечом и автоматический «Кольт» 38-го калибра в правом кармане смокинга. За поясом у него — шведский кортик с лезвием в семь дюймов, в кармане брюк болтается небольшая яйцевидная бомба. Арсенал Нью-Йорка может равняться по нему, уверяю вас.