Потому как нету у меня, окромя тебя, никого, девка. Только ты... А жить я устал, Лийка. Очень устал. Измотался я. Да и по бабе своей соскучился. Небось ждет меня там, злится, что задерживаюсь. А как я уйду?! Ну, как?! Душа-то за тебя болит! Ты же одна, как перст. Обидеть любой сможет... без меня...
В такие моменты Лию отчаянно душили слезы. И броситься хотелось ему на впалую старческую грудь, и разрыдаться от счастья горького, как полынь. Не одна она! Не одна, но надолго ли?!
– А может, я не пойду, а, Филипп Иванович? – Она с надеждой уставилась на старика, пытаясь рассмотреть выражение его лица в дымовой завесе. – Чего мне там? Люди все чужие. Мы и с приятельницей уже давно не виделись. Чего я пойду к ней?
– Нет, не открутишься. – Он погрозил ей из своего угла гнутым артритным пальцем. – Ступай, и не раздумывай. Удумала чего! Не пойдет она! Станешь до сорока лет меня возля этих яблоков караулить? Так не укараулишь, Лийка. Пойду о порог споткнуся и сдохну. Так вот, девонька... А ты одна останешься. Нет, нет, ты все же сходи.
– Ладно, схожу. Обещаю! – Лия приложила руку к сердцу и склонила покорно голову. – Не вру. Точно схожу. Чего нового по деревне болтают, Филипп Иванович?
– Хм-м, по деревне-то... Всякого болтают... Банда какая-то объявилась, во! – Филипп Иванович сильно затянулся, тут же подавился дымом и закашлялся.
Кашлял долго и натужно, жмуря глаза и отчаянно мотая головой. Лия через секунду стояла наготове рядом с ним с кружкой ледяной воды в руках. Соседу ничего больше не помогало, только вода ледяная. Напьется, и кашель сам собой затухает.
Все повторилось, как всегда. Кружка родниковой воды сделала свое дело. Филипп Иванович прокашлялся, затих и сидел какое-то время зажмурившись. Потом пару раз коротко пробно вдохнул, выдохнул и проговорил:
– Ты на ночь-то теперь запирайся, Лийка.
– А что так? – Она выплеснула воду в цветочный горшок, вымыла и убрала кружку в буфет. – Хулиганят?
– Как бы так! Бабы возле родника сегодня поутру болтали, будто бы банда какая-то объявилась в округе.
– И чем промышляет эта банда? – Лия не хотела, да улыбнулась, бабы у родника болтали каждый день и болтали много чего. – Горшки с плетней ворует?
Деревня была мирной, поэтому она сюда и любила приезжать. Мало кто на ночь запирал двери. Лия так никогда. Филиппа Ивановича пару раз прихватывал сердечный приступ такой силы, что он только что и смог перевалиться через ее порог и упасть тут же. А уж чтобы достучаться до нее ночью, и разговора нечего было вести. Так и умер бы перед ее запертой дверью. А теперь вдруг запираться! С чего бы это?!
– Никакие ни горшки они воруют! Смешки все тебе! – проворчал он и вдруг ухватился рукой за левый бок. – Что-то печет и печет с утра.
– Ну вот! – Лия сразу расстроилась. – А говорите, на день рождения мне идти! Как же я вас одного оставлю?!
– Ничего, не сдохну, не боись! – Он прикрикнул, но, правда, без былой уверенности. – Справлюсь. Микстуру твою вонючую выпью, ежели что... А банда-то уже двоих убила, во как. А ты горшки! Тут дело не в горшках, Лийка. Тут кое-что похуже.
– Как убили?! Кого?! Тут же всегда так тихо было... – Она растерялась и, чтобы скрыть это, принялась хлопотать у стола. – Дети гуляли одни. Двери никто не запирал. Вещи сушили на веревках. Коровы гуляют, будто кошки беспризорные, никто не зарится. И вдруг убийство!.. Кого убили, Филипп Иванович? Где?
Оказалось, что все это злодейство произошло в соседних деревнях. Убиты две пенсионерки преклонного возраста, причем с особой жестокостью. Женщин долго пытали. Их старые пожитки потом выбросили на улицу и сожгли, поэтому установить, было ли совершено преступление с целью ограбления, оказалось практически невозможным.