Именно потому он и продолжает заниматься, казалось бы, совершенно безнадежным делом о гибели пенсионера Свярда, бедного, угрюмого и жадного человека. Халатность полицейских, начавших следствие по делу «запертой комнаты», — тревожный симптом для «демократической» Швеции. Судьба одинокого, небогатого человека, сколь бы трагичной она ни была, не вызывает ни у кого ни сочувствия, ни интереса. И дело тут не в конкретной личности Свярда. О холодном равнодушии к старости размышляет Мартин Бек, возвращаясь от матери, которую навещал в пансионате для престарелых: «Что такое одинокая нищая старость? После полноценной трудовой жизни ты обречен на жалкое прозябание и полную утрату человеческого достоинства… Да, суровый приговор ожидает тех, кто достиг чересчур преклонного возраста. Изношенному колесику место на свалке…»
Образ «запертой комнаты» приобретает в романе символическое звучание и становится воплощением состояния одиночества, в котором пребывает большинство героев. Авторы смело сближают нищего пенсионера Свярда и самого комиссара полиции. В своем одиночестве они равны. Бек размышляет: «Ладно, первый рабочий день окончен. Завтра надо будет пойти и посмотреть на эту запертую комнату. А сегодня вечером? Поест, что дома найдется, потом посидит и полистает книги, которые следует прочесть. Будет лежать в постели и ждать, когда придет сон. Один-одинешенек в собственной запертой комнате».
Глубоко одиноки и мать Бека, и Монита, и жильцы Реи.
Конечно, у комиссара есть серьезные основания для неудовлетворенности своей работой. Блистательно проведенное им расследование дела о «запертой комнате» не принимается во внимание судом и вызывает отрицательную реакцию начальника Центрального полицейского управления. Бек по опыту знает, что настоящая повседневная деятельность сыщика скорее скучна, нежели героична. Он скрупулезно собирает мелкие улики, ничего, казалось бы, не значащие частности и находит решение загадки. Но у тех, у кого в чести великий показушник и краснобай Бульдозер Ульссон, такая мелкая, неприметная работа не может вызывать одобрения.
Вале и Шеваль не только отказываются видеть суперменов в сыщиках — они последовательно лишают «мрачно-злодейского» ореола и преступников. Преступная деятельность стала сегодня на Западе одной из разновидностей бизнеса, только, пожалуй, немного более рискованной. Профессиональные грабители Мальмстрём и Мурен — вполне обычные парни, внешне благопристойные и вовсе не порочные внутренне — в том смысле, что они вряд ли получают удовольствие от своей «деятельности». Они мечтают о большом ограблении точно так же, как предприниматель — о выгодной операции, которая позволит ему обеспечить себе в дальнейшем безбедное существование и возможность отойти от дел. Не зря авторы замечают, что при иных обстоятельствах из них бы вышли неплохие полицейские.
Обычность Мальмстрёма и Мурена становится еще более очевидна, когда последний делится своими соображениями по поводу роста преступности в Стокгольме: «Положи в карман больше десятки — непременно ограбят. А если меньше десятки — шпана со зла пырнет тебя ножом. На днях я прочел в газете, что фараоны боятся по одному ходить». Это ощущение типичного обывателя, а в устах вооруженного до зубов грабителя банков оно вызывает немалый комический эффект. Но смех смехом, а если и таким, как Мурен, следует опасаться за жизнь и кошелек, то ясно, что преступность в Швеции действительно достигла, как говорится, критической точки.
Вале и Шеваль как будто задались целью дать социологический срез преступного мира.