Как легко дышится! Какой хороший день!
Через полчаса ходьбы под дождем она вдруг сообразила, что если сейчас простудится, то может сделаться конфуз. Эка дура безголовая. Она быстро огляделась. Не то, что такси — вообще машины все куда-то пропали среди бела дня. Аделина покусала губу, вытерла мокрым рукавом мокрое лицо, нерешительно подошла к краю тротуара, еще раз огляделась. Троллейбус — но остановка не здесь, а дальше. Как пользуются троллейбусом Аделина помнила очень смутно — лет десять уже не ездила. Нет, пешком до дома идти — большой риск. Нужно срочно в горячий душ. И чаю. Что ж. Мойка, второй этаж — это в двух шагах, не так ли. Не хочется делиться счастьем с матерью. Отца скорее всего нет дома, как всегда. Запрусь в спальне, приму душ, посмотрю телевизор, а там, глядишь, и дождь кончится. Эдька позвонит к вечеру, как обещал. Может, подбросит до дому. Впрочем, лучше бы не звонил.
Все оказалось не так, как она предполагала. Мать куда-то ушла, к каким-то сплетницам-подружкам, а отец, которому полагалось быть на Мер Нуар, оказался дома, вместе с четырьмя громилами, его охраняющими. Особняк притих из-за их присутствия, испугался.
— Здравствуй, дочь, — сказал отец.
— Привет, папа.
— Промокла? Ну, иди, переоденься.
Они коротко поцеловались.
Стаскивая с себя в спальне мокрую одежду, Аделина подумала, что как-то странно сегодня выглядит отец. Какой-то он обычный. Нет самоуверенности, нет авторитетности. И мыла нет в ванной. Это никуда не годится! Что ж, горничная забрала мыло, что ли? Зачем? Горничным хорошо платят, зачем ей красть мыло?
Накинув шелковый халат, босая, Аделина вышла в коридор. Соседняя дверь — одна из гостевых спален — оказалась неожиданно запертой. Черт знает, что такое. Ага, вон горничная идет. Бездельница.
— Ирка, а куда мыло подевалось?
Белобрысо растопырив ясные крестьянские очи, надув щеки, изображая умственное напряжение, горничная Ирка сказала:
— Мыло-то?
— Именно.
— Не знаю я, Аделина Александровна.
— А дверь почему заперта?
— Это которая дверь?
— В гостевую. Рядом с моей.
— Дверь-то?
— Да. Дверь.
— Заперта? Ну, надо же… э…
— В общем, тащи мыло. Заодно можешь и полотенце приволочь чистое. Если не затруднит.
Ирка кивнула, запоминая, и ушла. Аделина вернулась в спальню и включила телевизор. Мелькнула реклама Тепедии, и начали показывать интервью с какими-то скучнолицыми кинознаменитостями, чуть ли не советского времени. Кроме них самих, ничто их в жизни не интересовало, и при этом они думали, что они сами интересны многим другим.
А Ирка все не приносила мыло. В конце концов Аделина вышла из спальни и отправилась ее искать. И нигде ее не было, Ирки — второй уровень особняка стоял пустой. Можно зайти в спальню матери, но это было ниже достоинства Аделины. А можно сунуться в другую гостевую. Она и сунулась. Но и эта гостевая оказалась запертой.
В халате, с мокрыми слипшимися волосами, Аделина спустилась по мраморной лестнице в первый уровень. Один из громил замешкался, застряв на пути, и ей пришлось его отодвинуть левой рукой. Он захихикал было, но она так на него посмотрела, что ему ничего не оставалось, как испугаться и помрачнеть.
— Куда прислуга подевалась? — спросила Аделина.
Стоявший у окна и глядевший на Мойку отец повернулся к ней.
— Ада… — сказал он.
Она терпеть не могла, когда ее так называли.
— У меня мыла нет в ванной. Горничная украла.
Это почему-то развеселило отца.
— Игорек, — позвал он.
Один из громил приблизился.
— Найди горничную и приведи сюда.
Игорек кивнул и отправился на поиски, топорща пиджак.
— Посиди со мной, Ада.
Аделина сделала недовольное лицо. Сели на диваны.
— Большая какая стала, — сказал отец, любуясь. — Ну, рассказывай, как там у тебя дела.