Хотя «Параноидальное чтение» рассчитано по преимуществу на академическую аудиторию, оно говорит о том, что касается всех нас, о том, как мы понимаем мир, каков наш подход к познанию и сомнениям, которые сопровождают нашу каждодневную жизнь и обостряются в периоды стремительных политических и культурных перемен. Седжвик начинает с описания параноидального подхода, настолько общего и широко распространенного, что мы подчас забываем об альтернативах. Параноидальный читатель озабочен сбором информации, отслеживанием связей и выведением скрытого на поверхность. Он ждет бедствий, катастроф, разочарований и вечно обороняется от них. Он всегда в поиске опасностей, о которых толком ничего не знает.
Любой, кто последние несколько лет периодически сидит в интернете, поймет, что значит погрузиться в параноидальное чтение. За годы пользования «Твиттером» я убедила себя в том, что следующий клик, следующая ссылка внесут ясность. Я верила, что если ознакомлюсь с очередной теорией заговора и прочту соответствующие твиты, то буду вознаграждена прозрением. Смогу в конце концов понять не только то, что произошло, но и то, что это означает и какими последствиями чревато. Но этого результата так и не удалось достичь. Я лишь создала тепличные условия для паранойи, этой фабрики по производству догадок и подозрений.
В этом, как объясняет Седжвик, и состоит проблема параноидального подхода. Хотя параноидальное чтение может быть информативным и разоблачительным, оно, как правило, заводит в тупик, оно тавтологично, рекуррентно, оно стремится предоставить всесторонние доказательства обоснованности нашего отчаяния и страха, удостоверить наши худшие подозрения. Хотя объяснение того состояния, в котором мы находимся, может быть полезным, оно не помогает в поиске путей выхода из него и в итоге часто способствует погружению в фатальное оцепенение.
В самом конце статьи Седжвик вкратце обрисовывает возможность совершенно иного подхода, который сосредоточен не столько на избегании опасностей, сколько на креативности и выживании. Удачной аналогией к тому, что она называет «репаративным чтением», может быть практика, в рамках которой мы существенно больше инвестируем в поиски пропитания, нежели в выявление отравы. Это не значит быть наивным или разочарованным, невосприимчивым к кризису или нечувствительным к угнетению. Это значит стремиться найти или придумать нечто новое и справиться с неблагоприятными обстоятельствами.
Она называет несколько художников, чьи работы считает репаративными, среди них Джозеф Корнелл, Джон Уотерс и Джек Смит. К этому списку я бы добавила почти всех художников, которые появляются на страницах этой книги. Многие из них вышли из бедной (в буквальном или эмоциональном смысле) среды и существовали в обществе, которое лишало их жизненно необходимого и зачастую на законодательном уровне запрещало или пыталось ограничить их эротическую и интеллектуальную жизнь, а то и покарать за нее. И всё же эти художники создавали произведения, бурлящие благородством, весельем, новаторским духом и созидательной энергией.
«Не только важно, но и возможно найти способы уделять внимание подобным побуждениям и позициональностям», заключает Седжвик, сформулировав своего рода боевой клич репаративной критики.
Надежда, часто сопряженная с переживанием дискомфорта и даже травмы, относится к числу сил, посредством которых репаративно настроенный читатель пытается организовать воспринимаемые или создаваемые им/ею фрагменты и частичные объекты. Поскольку читатель способен представить, что будущее может отличаться от настоящего, он/она в состоянии также принять ту глубоко болезненную, освобождающую, этически значимую возможность, что прошлое, в свою очередь, могло бы быть иным, не таким, каким оно было в действительности.
Надеяться не значит не замечать реального положения вещей или не испытывать интереса к первопричинам данной ситуации. Седжвик писала в разгар эпидемии СПИДа, в то время, когда многие из ее друзей и коллег умирали трудной и мучительной смертью, а сама она лечилась от рака груди. Надежда была завоевана ею с большим трудом и отчасти обусловлена важной ролью, которую играло искусство в те мрачные годы.
Многие темы, обсуждаемые в этих эссе, болезненны, и я не могу возложить всю ответственность за это на Трампа. Одиночество, алкоголизм, недовольство собственным телом, разрушительные отношения, вызывающие тревогу технологии: всегдашние веселенькие темы. Но это не депрессивная книга, и хотя я на протяжении нескольких лет писала множество резко критических текстов, эта интонация не является здесь преобладающей. «Непредсказуемая погода» населена художниками, которые вдохновляют и волнуют меня; они внимательно всматриваются в общество, в котором живут, а также предлагают новые способы ви́дения. Моей основной целью особенно это касается раздела «Жизни художников», составляющего первую часть этой книги, было понять контекст и мотивацию того, чем они занимались: как они стали художниками, что ими двигало, как они работали, почему делали то, что делали, и как это соотносится с нашим собственным мироощущением. Некоторые из них краеугольные камни, чье творчество столь богато, столь насыщено откровениями и провокациями, что я постоянно возвращаюсь к ним. Вирджиния Вулф, Дерек Джармен, Фрэнк ОХара, Дэвид Войнарович, Кэти Акер, Шанталь Джоффе, Али Смит это художники, вовлеченность, щедрость и, как сказал бы Джон Бёрджер, гостеприимство которых научили меня тому, что значит быть художником.