Лоб чуть наморщился, глаза, покосившись, уставились на Така, перебежали на остальных.
— Где?.. — спросил он шепотом.
— В моем монастыре, — ответила Ратри. Безучастно взирал он на ее красоту.
Затем он сомкнул веки и изо всех сил зажмурился, вокруг глаз разбежались морщинки. Гримаса страдания превратила его рот в лук, зубы, крепко стиснутые зубы, в стрелы.
— Вправду ли ты тот, чье имя мы произнесли? — спросил Яма.
Он не отвечал.
— Не ты ли до последнего сражался с армией небес на берегах Ведры?
Рот расслабился.
— Не ты ли любил богиню Смерти?
Глаза мигнули. На губах промелькнула слабая усмешка.
— Это он, — сказал Яма; затем: — Кто ты, человечек?
— Я? Я ничто, — ответил тот. — Может быть, листок, подхваченный водоворотом. Перышко на ветру.
— Хуже некуда, — прокомментировал Яма, — ибо в мире предостаточно листьев и перьев, и мне не стоило работать так долго лишь ради того, чтобы преумножить их число. Мне нужен был человек, способный продолжить войну, прерванную из‑за его отсутствия, могучий человек, способный пойти наперекор воле богов. Мне казалось, что ты таков.
— Я, — и он опять покосился, — Сэм. Я — Сэм. Однажды — давным‑давно… я сражался, не так ли? И не раз…
— Ты был Махатмой Сэмом, Буддой. Помнишь?
— Может и был…
В глазах у него медленно разгоралось пламя.
— Да, — подтвердил он. — Да, был. Смиреннейший из гордых, гордец среди смиренных. И я сражался. Учил Пути… какое‑то время. Опять сражался, опять учил, прошел через политику, магию, яд… Дал великую битву, столь ужасную, что солнце отвратило от бойни свой лик — от месива людей и богов, зверей и демонов, духов земли и воздуха, огня и воды, ящеров и лошадей, мечей и колесниц…
— И ты проиграл, — прервал его Яма.
— Да, проиграл. Но некоторое впечатление мы все‑таки произвели, не так ли? Ты, бог смерти, был моим колесничим. Да, все это возвращается сейчас ко мне. Нас взяли в плен, и Властители Кармы стали нашими судьями. Ты ускользнул от них — Путем Черного Колеса. Я же не мог.
— Так все и было. Твое прошлое явственно легло перед ними. Тебя судили. — Яма поглядел на монахов (склонив головы, они сидели теперь прямо на полу) и понизил голос: — Дать тебе умереть подлинной смертью означало превратить тебя в мученика. Дозволить тебе разгуливать по миру — в какой бы то ни было форме — значило оставить открытой дверь для твоего возвращения. И вот так же, как и ты позаимствовал свое учение у Гаутамы из иного места и времени, так и они позаимствовали оттуда же рассказ о том, как окончил он свои дни среди людей. Тебя осудили и признали достойным нирваны. Твой атман был перенесен не в другое тело, а в огромное магнитное поле, что окружает нашу планету. Минуло более полувека. Ныне официально ты — аватара Вишну, чье учение было неправильно истолковано некоторыми из наиболее рьяных твоих последователей. Лично же ты продолжал существовать лишь в форме самосохраняющейся системы магнитных волн разной длины, которую мне и удалось уловить.
Сэм закрыл глаза.
— И ты посмел вернуть меня назад?
— Да, это так.
— Я все время осознавал свое положение.
— Я подозревал об этом.
Глаза его, вспыхнув, широко открылись.
— И тем не менее ты посмел отозвать меня оттуда?
— Да.
Сэм опустил голову.
— По справедливости зовешься ты богом смерти, Яма‑Дхарма. Ты отобрал у меня запредельный опыт.