Вот он снова вместе с женой, чье имя не удается вспомнить, как и свое собственное. На заднем плане звучит музыка – Скотт Гамильтон играет на тенор-саксофоне «После полуночи». Спальня огромная, обставлена в грубоватом стиле юго-восточных ранчеров – с высоким потолком с поперечными балками и белеными кирпичными стенами, обшитыми дубовыми панелями. На стенах драпировки: натуральное староамериканское ткачество, картины – нежнейшие пастельки на непристойные темы, изящные изображения цветов. Раздвижные двери из стеклопакета не до конца прикрыты шторами, так что видно – снаружи ночь и сильный снегопад. Вой пурги за стенами неожиданно вплетается в негромкую джазовую мелодию. На патио кружатся белые вихорьки.
Молодожены сидят бок о бок на меховом ковре у горящего камина. Они обнажены и безмерно довольны друг другом, потягивают «Рёдерер Кристалл» и смотрят на танцующие языки пламени. У нее пепельные волосы до середины спины, вьющиеся после того, как день пролежали в косах, и глаза цвета глубоких океанских вод за рифами. Она более чем привлекательна, и на ее лице спокойное созерцательное выражение – пока он не начинает ее ласкать, вызывая блаженную улыбку.
Пора снова заняться любовью.
И снова, и снова, пока психотронный аппарат не прекратит гонять по кругу самое приятное воспоминание, чтобы поспособствовать процедуре дистасиса.
Счастливый бедняга-идиот в стеклянной коробке – это я.
Я плаваю и смотрю сны.
Тук-тук-тук.
Кто-то заговорил, голос инопланетянина проник сквозь толстое стекло.
– Как интересно. Похоже, просыпается. Еще один голос:
– Это наш образцовый экземпляр, Слуга Слуг. Исходный образец. Трансформированный экземпляр человека приходит в себя в другом помещении под наблюдением особых сотрудников. Мы скоро опросим его, как только прояснится сознание.
– Посмотрим, опознает ли его это существо. Тук-тук-тук.
Я медленно открыл глаза. Комната изнутри была слабо освещена, как всегда более всего света исходило от инопланетного оборудования в другом конце помещения. По темному полу бежала красная светящаяся сеть прожилок, собиравшихся воедино на моем контейнере – и на соседнем, который теперь опустел.
Трое халуков стояли рядом и смотрели на меня – двое мужчин и женщина, все с приборами-автопереводчиками. Самый высокий из них постучал по стеклу, привлекая мое внимание, как будто я – сонная рыба в аквариуме.
Тук-тук-тук.
– Эй! Ты что-нибудь слышишь, земная форма жизни?
Конечно, я слышал. Мои уши отлично работают в кислородном растворе, и халук наверняка это знает. Он поджал губы в своеобразном подобии улыбки, на которое только и способна их раса, и насмешливо помахал четырехпалой рукой.
– Ты меня узнаешь?
Не без труда я сфокусировал взгляд и сосредоточился.
Ну, в общем, да. Последний раз, когда я видел этого типа, он носил консервативный деловой костюм в человеческом стиле, темно-зеленый, со светлыми полосками, специального покроя, скрывавшего осиную талию; еще он, помнится, украсил себя алым шейным платком и булавкой для галстука с крупным алмазом. Теперь он вырядился в экзотические шмотки, обозначающие его высокий пост: пурпурная, с бронзовым отливом, мантия, отделанная драгоценными камнями, платиновая диадема с острыми высокими зубцами и вдобавок – широченное ожерелье с допотопными кабошонами. Но это уродливое голубоватое лицо ни с чем не перепутаешь, так же как и странно красивые глаза с саркастическим, сверхинтеллектуальным блеском.
Перфлюорокарбоновая ванна сделала меня немым, но я процедил сквозь зубы: «Ты, чертов инопланетный ублюдок! Еще бы я не знал тебя, чтоб тебе сдохнуть. Ты – Слуга Слуг Лука, главная шишка Суверенной Конфедерации Халуков».
– Браво, – сухо отозвался тот.