У бессмертного сумеречного племени кваров есть поговорка: «Даже у Книги великих печалей есть первое слово». Она означает, что наиважнейшие дела начинаются с самых простых вещей, хотя подчас это начало почти невозможно различить: первый удар, первое семя, едва слышный вдох перед тем, как запеть… Поэтому тебе надо спешить – события, что через несколько дней потрясут Южный Предел и весь мир, начнутся здесь и сейчас. Ты станешь их свидетелем.
Среди множества залов Кул-на-Квара (а залов там великое множество – как веток на старом высохшем дереве или, вернее, в целом саду высохших деревьев) есть один, который ты сразу узнаешь, даже если видел его лишь в страшном сне в беспокойную ночь. Туда тебе и нужно. Торопись. Время истекает.
Зал настолько огромен, что кажется, будто от одной его стены до другой нужно идти целый час. Свет множества факелов смешивается со светом странных светильников: они похожи на светляков, мерцающих под темными балками свода. Балки имеют вид стволов терновника. По обеим сторонам зала тянутся зеркала, что кажутся кривыми под толстым слоем пыли. Если вглядеться пристальнее, в глубине зеркал в тусклом свете факелов можно заметить смутные очертания фигур. Эти неясные отражения видны даже тогда, когда в зале никого нет.
Однако сейчас в зале яблоку негде упасть. Существа, собравшиеся здесь, совершенно разные – и прекрасные, и отвратительные. Если бы ты сейчас вновь оказался по ту сторону Границы Теней, на самом крупном рынке побережья, где собираются люди всех цветов кожи, со всех концов земли, тебя поразило бы, как люди похожи друг на друга по сравнению с этими сумеречными, собравшимися в огромном темном зале. Некоторые из них подобны молодым богам, другие – высокие, стройные и горделивые, как особы королевской крови, третьи – маленькие, словно мыши. Вот создание из ночного кошмара: когти на руках, змеиные глаза, кожа покрыта то ли перьями, то ли чешуей, а может быть, мехом. Тысячи существ, объединенных глубокой ненавистью к человечеству, расположились в зале в соответствии с древними законами их сложной иерархии. Стоит гробовая тишина – все молчат.
На каменных стульях в центре длинного зеркального зала застыли две фигуры. Они похожи на людей, но есть в них нечто такое, от чего даже одурманенный хмелем человек поймет: это не люди.
Обе фигуры неподвижны. Одна в своей отрешенности походит на каменную статую – холодную, как белый мрамор, из которого высечен ее трон. Застывший взгляд кукольных глаз лишен жизни, словно душа покинула это молодое тело, скрытое белыми одеждами, и не смогла найти дорогу назад. Руки лежат на коленях, как две мертвые птицы. Кажется, эта фигура уже много лет не меняет позы. Лишь по редкому, едва заметному колебанию груди видно, что она дышит.
Рядом сидит некто, ростом на голову выше самого высокого смертного. Впрочем, ничего человеческого в нем нет. Бледное лицо, когда-то сияющее, состарилось за прошедшие века и теперь выглядит таким твердым и острым, что напоминает вершину старого утеса. В нем еще сохранилась пугающая красота – опасная, как надвигающийся шторм. Ты чувствуешь, что его глаза должны быть беспредельно мудрыми, ясными и глубокими, как ночное небо. Но они скрыты повязкой, стянутой узлом на затылке и спрятанной в длинных, отливающих серебром волосах.
Это Иннир, слепой король. Но слепота поразила не только его: не многие из смертных видели Иннира, и никто не может взглянуть на короля наяву, а не во сне.
Повелитель сумеречного племени поднимает руку. Глубокая тишина, царившая в зале, становится еще глубже. Иннир говорит шепотом, но все слышат каждое слово.
– Принесите ребенка.
Четыре фигуры в капюшонах, похожие на людей, выносят из-за тронных кресел нечто вроде люльки и ставят ее у ног короля.