Пойми меня правильно: несмотря на то, что я твердо решила не допустить, чтобы желание стать матерью превратилось в навязчивую идею, сдаваться без борьбы я не собираюсь. Неопределенность несколько затянулась. Согласись: пять лет - срок немалый, и я решила обратиться к врачам, если за два ближайших месяца ничего не изменится (что, впрочем, и так ясно, и на самом деле я просто даю нам с Сэмом последнюю отсрочку). Сэму эта идея не очень нравится. Он утверждает, что тут дело в психологии. До сих пор мы могли считать, будто нам просто не везет, но стоит нам обратиться к врачу - и мы официально распишемся в своем бесплодии, а это самым отрицательным образом скажется на нашей внутренней самооценке и уж никак не поможет решению нашей наболевшей проблемы. На самом же деле я прекрасно понимаю, почему он не хочет идти к доктору: он знает, что это будет первый шаг к практически неизбежному в таких случаях мероприятию - рано или поздно ему придется заняться мастурбацией в кабинете донорства спермы Национальной службы здравоохранения. Самое грустное, что я ничем не могу в этом плане его порадовать: ему придется пройти через это, хочет он того или нет. Твою мать, Пенни, до чего мы дожили. Твою мать! Надо же, какое выражение: мать… Господи, Пенни, как же мне плохо…
И зачем я только согласился участвовать в этой идиотской затее? Эта ежевечерняя писанина вгоняет меня в состояние мрачной депрессии.
Подумать только, а ведь когда-то я мечтал стать писателем. Ну что ж, по крайней мере, эти мучительные и бесплодные упражнения в словоблудии разрушат мои последние иллюзии насчет того, что я (как мне когда-то казалось) человек творческий или, выражаясь сегодняшним языком, обладаю развитым креативным мышлением. Если я не могу написать элементарное письмо самому себе, то создание блестящих сценариев или оригинальных, полных новаторских решений сюжетов для телесериалов в так называемом духе времени переходит для меня в разряд абсолютно недостижимого, то есть того, о чем даже мечтать нет смысла.
Слава тебе, господи, вроде бы она закончила.
Вот что я сейчас сделаю: посижу еще немного и сделаю вид, будто продолжаю писать… Что именно - неважно, хотя бы вот это самое предложение… Это же предложение… перепишу еще два-три раза… Главное, чтобы у нее сложилось впечатление, будто я закончил писать, когда внутренне выговорился, а не просто отложил дневник вслед за ней, потому что мне нечего сказать… Так… вот… что бы еще такое написать?.. Что у нас там на завтра запланировано? Ах, да: по-моему, это имеет некоторое отношение к теме этого дневника-в субботу мы собираемся к Джорджу и Мелинде, у которых недавно родился ребенок.
Молодец, Сэм. Хороший мальчик. Дайте ему немедленно Пулитцеровскую премию. Он ее честно заработал. Ну вот и все на сегодня.
Дорогая Пенни.
Должна признаться, что визит к Мелинде и Джорджу дался мне тяжело. Терпеть не могу завидовать кому бы то ни было. Но при этом я ничего не могла с собой поделать. Он такой милый, их малыш, и такой красивый! У него такие чудные темные волосики, и он такой пухленький - в том смысле, что здоровые младенцы такими и должны быть. Ну просто лапочка. Чего стоят одни только эти крохотные пальчики. Нет, младенцы - это просто чудо какое-то.
Дорогой дневник.
Честно говоря, меня не покидает тревожное чувство с тех пор, как я побывал у Джорджа с Мелиндой и увидел их ребенка. Он же страшный, как обезьянья задница. Нет, конечно, вслух я этого не сказал, но, присмотревшись к Джорджу, понял, что и его гложут некоторые сомнения. Джордж называет его Черносливкой. Очень похоже, хотя мне он больше напоминает старый сморщенный член: у него редкие темные волосики, и он весь в кожистых складках; я, например, запросто представил его болтающимся промеж ног какого- нибудь восьмидесятилетнего старикашки, страдающего геморроем и выпадением уретры.