Будь ты проклят! я закричал, ощущая в душе дикую ненависть к убийству. Будь проклят Рим!
Рим откликнулся новым взрывом восторга!
Мой новый яростный нажим рассек таки его позвоночник почувствовал это рукой, сжимавшей рукоять меча, почувствовал это шевелюрой, вдруг вырвавшейся из его ладони. Он застонал и рухнул на колени. Теряя жизнь или сознание, уткнулся носом мне в ключицу.
Я его обнял мы оба умираем, брат! Ни ты, ни я не виноваты в этом.
Толпа еще шумела на трибунах, когда к нам подбежали служители Колизея.
Ухо, приложенное к груди, разделило наши судьбы меня унесли на руках, его с петлею на ногах уволокла лошадь.
Не знаю, спасли ли доктора моего перевоплощенного героя я практически сразу, как на руки был поднят, сознания лишился. А пришел в себя на плотике в центре озера.
Какое-то жестокое испытание, увенчанное великим смыслом борьбы за жизнь до конца: до последнего вздоха и движения. Прошел ли я его? Кажется, да.
Но на сегодня довольно грез направил плотик берегу.
Это был мой первый шаг к познанию мира грез. До этого я был идиотом.
Ну, ничего, время и испытания лечат. Посмотрим, останусь ли я прежним благородным рыцарем, неутомимым тружеником, заботливым покровителем всех нуждающихся. Посмотрим. Ждать осталось недолго. Еще один Колизей, и мои жизненные устои рухнут, как Золотые Ворота Киева под напором монголов.
Мне не хочется быть гладиатором, воином или полководцем в лучшем случае, простым путешественником. Незнакомая местность, незнакомые люди, незнакомое время и я, пребывающий в безграничном умилении от окружающего прекрасного, где все женщины желанны, а мужчины душевные симпатяги.
К счастью, в жизни случаются чудеса: девушки почти никогда мне не отказывают и здесь, и там. Сам не знаю почему. Надо сказать, женский вопрос всегда меня интересовал больше других. Скоро я стану невероятно богат, не пожалею времени найду всех, кто одаривал меня своей любовью и по-царски вознагражу. Никто из тех, кто побывал в моей постели, не будет забыт и обижен.
А кое-кто считает, что женщины погубят меня. Как римский император Клавдий стал посмешищем из-за своей третьей жены, а четвертой позволил убить себя. Об этом не следует забывать.
Утро. Я снова на плотике греюсь на солнце. Мне не хочется путешествовать, мне хочется понять, кто и как направляет их. Конечно, можно в Риме вина попить сейчас или поглазеть на стройных тамошних женщин в коротких туниках. Но только не в гладиаторский бой! Сколько же можно?
Хотя, в сущности, мне плевать мне и тут хорошо: я загораю. Всему свое время. Желание немедленно броситься в пучину неизвестности напрочь отсутствовало. Я бы сказал было не больше его во мне, чем в каменной глыбе острова Пасхи.
Вообще-то я любитель долгих размышлений с развернутой аргументацией и логическим обоснованием различных версий. Вот и займусь сейчас
Когда солнце дошло до зенита, я все еще улыбался собственным мыслям. Грести к берегу и тащиться домой на обед не хотелось пропускаем. Следующий пункт в распорядке дня Адмиральский час.
Поудобнее улегся на плотике полупогруженном в воду и закрыл глаза. До вечера еще успею помедитировать. А может, возьму отгул на сегодня? По крайней мере, вздремну полчасика, а там видно будет.
Этот очень жаркий день мне казался печальным, и я не понимал почему. В голове замелькали какие-то неясные образы они мучили и доставали, но не мог им найти названия и не знал, как от них избавиться. Один таки уперся откуда-то из глубины сознания, и выдержать этот чертов взгляд было решительно невозможно хотелось смыться куда-нибудь к чертям собачьим да поскорей. Главное лицо с плотно сжатыми губами было мне незнакомо.
Пытался заснуть да где там! Так долго и сильно стискивал зубы, что заныли челюсти. Попытался разжать их, расслабив мускулы подбородка, но они сами собой сжались опять. Должно быть, это от страха. От страха перед неизвестным, что таращится изнутри меня самого.
Вскоре от страха этого охватило желание умчатся куда-нибудь в неведомое пусть даже на песок Колизея. И пусть трибуны заходятся в реве, пусть будут вопли и стоны, боль, кровь и кишки из вспоротого живота лишь бы не этот взгляд. Взгляд изнутри меня самого, выматывающий силы и сковывающий волю.
А ведь я лишь хотел вздремнуть! Теперь готов кого угодно порвать на куски лишь бы вытравить из себя самого то ли страх, то ли боль души, то ли черте что непонятное. С ним вряд ли найдется общий язык.