…В самую последнюю очередь Пысюк надела клочковатую бороду с усами и очки, обнаруженные в кармане кафтана. Не оборачиваясь, она строго сказала Жариковой: «Ксения, прекрати это свинство немедленно!», поскольку зеркало заднего вида показало ей вполне прогнозируемую картину: Жарикова пыталась надеть огромный чужой бюстгальтер поверх беленького балахона Снегурки.
— Это все равно не твой размер, — утешила она Жарикову, у которой от ее окрика немедленно задрожали губы и выступили слезы.
А между тем накатывали ранние зимние сумерки. Включив ближний свет, Пысюк, наконец, начала выворачивать с злополучного Витькиного двора. Вдруг при полном штиле с серого неба посыпались крупные, мохнатые снежинки, покрывая слякотную дорогу, грязные дворы и голые, ободранные деревья.
— Вот это я понимаю! Новый год! — с удовлетворением крякнула Пысюк в бороду. — Так и надо! «Все белым-бело вокруг!» — процитировала она неожиданно и, вспомнив что-то, даже притормозила. — Ксюха! Я же ни одного стишка не знаю, ни одной загадки! Помню только похабное… Зима, крестьянин, торжествуя, надел пимы на кончик… этого самого, короче. Как мы детей-то поздравлять будем?
— А я помню! — утешила ее Жарикова, ставшая почти хорошенькой в белой шапочке и шубке Снегурки. С нескрываемым сожалением перебирая блестки на бесполезном теперь бюстгальтере, она звонким, радостным голосом произнесла: «Белая береза под моим окном принакрылась снегом, словно серебром!»
— Что же, для начала хорошо! — похвалила ее Пысюк. — Постарайся вспомнить теперь про елочку, про хоровод, про то, как огоньки зажигать на елке. Что-то вроде «как у нашей елки — зеленые иголки». Нейтральное, аполитичное… Будешь мне там все подсказывать тихонько. Давай, к Терехиной первой заедем. Если что будет не так, она нас поправит и смеяться потом не будет. Она, в отличие от этой Зинки, баба не вредная.
С Комсомольского проспекта они свернули на Большевистскую улицу и спокойно проехали два квартала в направлении дома Ларисы Терехиной. На углу безлюдного Коммунистического переулка громко плакала совсем молоденькая девушка в беленькой богатой шубке. Девушка была вылитая Снегурка — именно такой, какими их представляла себе Пысюк еще с ясельного периода. Невозможно было даже подумать, что такая прозрачная льдинка могла бы еще и в стриптиз-баре подрабатывать… Но возле нее валялся в полной отключке солидный импозантный мужчина, и в свете припорошенных снегом фонарей рядом с его головой зловеще поблескивала «розочка» — отбитое горло большой бутылки из-под шампанского, орудие преступного нападения…
Криминалистическим чутьем оценив виктимность происходящего, Пысюк резко тормознула возле потерпевших и, немного опустив стекло, строго спросила: «Что за дела, подруга?»
— Как здорово, что это вы приехали! — доверчиво сказала девушка сквозь слезы. — Мы с дедом возвращались с выезда, последние несколько адресов оставалось посетить… самых сложных и ответственных… Ой, не могу! Он мне посох свой дал в руки, у него мешок тяжелый был… А я на сапожки в бутике на Красноармейской загляделась… Такие сапожки на шпильке со шнуровкой и ремешками-и-и… Думала, быстро дедушку догоню… Тут слышу крик! Какие-то развязные молодые люди к деду прицепились… мешок стали у него вырывать… Потом дедушку по голове ударили и шубу сняли… Я подбежать с посохом не успела-а-а…
— Не реви, дед-то, вроде, живой, — успокоила ее Пысюк. — Какой мужик роскошный! Ксюха, ты только посмотри, а? Он него харизмой до улицы Героев Хасана шибает! А какая мощная аура! Устоять невозможно, как про чипсы врут… И на такого мужика, конечно, разные плюгаши из подворотен лезут.