Она поступила совершенно правильно, что даже не попыталась возразить против предложенного ритма. На самом деле это решение не было даже плодом интуиции. Так полагалось сделать в любом случае. Но в свете последнего совершенно неожиданного заявления Коатля, похоже, и время экспедиции катастрофически сокращается. Так что можно заподозрить, что интуиция тут тоже сыграла роль.
Коатль
Коатль это так Светлана называет своего постоянного контактёра. Потому что он походит на большую зелёную пернатую змею с четырьмя руками. Руки, как и у человека, расположены рядом с головой. На змею он походит тем, что вместо ног использует хвост. Общая длина метра три, но, стоя на примерно нижней трети тела, держит голову не особо выше головы человека. При передвижении использует примерно две трети тела, тогда его голова гораздо ниже, чем у человека. Толщина тела в самом толстом месте (примерно в середине) такая же, как у человека. Насколько Светлана могла видеть, такие пропорции для разумных анбулийцев типичны.
Вроде бы, вспомнила она, когда-то она прочла, что какие-то психологи доказали, что человек не только интуитивно боится змей и испытывает к ним отвращение (во всяком случае, таких людей много), но и как-то по внешнему виду отличает ядовитых змей. И в частности, как они предположили, по тому признаку, что ядовитые при той же длине толще неядовитых. Не очень поверив, так как до сих пор она не слыхала о таком признаке, она полезла в сеть проверять, и нашла как подтверждения, так и опровержения. Так, на снимках, демонстрирующих различия ужа и гадюки, толщина у них была примерно одинаковая, притом уж был примерно вдвое длиннее. Вроде, признак подтверждается. Но авторы материала напирали на совсем другие отличия внешности этих змей. (Кстати, те же психологи включили в признаки ядовитых змей большую голову, а на этих снимках у ужа голова явно больше, даже по отношению к толщине тела). Кроме того, найдя параметры неядовитой анаконды и ядовитой гюрзы, она обнаружила, что у них соотношение длины и толщины тела одинаково и составляет примерно 20:1. У Коатля это соотношение примерно 10:1. И голова большая. Так что он должен интуитивно определяться человеком как очень ядовитая змея. У Светланы, впрочем, он никакого отвращения и страха не вызвал. Может, из-за перьев, делающих его непохожим на земных пресмыкающихся. К счастью, а то пришлось бы с этими лишними чувствами бороться. Они бы мешали работе.
Вот мимика у него несколько пугающая, потому что совершенно нечеловеческая. Притом довольно развитая. Не как в фантастических романах, где у разумных пресмыкающихся неподвижная физиономия. С чего бы это, если у тех же змей даже кости черепа скреплены подвижными связками, а нижняя челюсть состоит из правой и левой половины, также подвижных друг относительно друга? Впрочем, у Коатля, кажется, челюсть всё же одна. Он ведь не должен, как земные змеи, целиком заглатывать добычу, превышающую размерами его толщину. Он вообще вегетарианец, тогда как все земные змеи хищники. Впрочем, как он ест, Светлана не видела: он питается водорослями в болоте, и для этого опускает голову в воду, а вода в этом болоте совершенно непрозрачная. Неизвестно, жуёт ли он водоросли, или, скажем, втягивает в рот, как макароны, для чего вообще челюсть не обязательна. А лезть к нему в рот Светлана не собирается, хотя он, вопреки тем психологам, вряд ли ядовитый. Пусть биолог лезет. Но только после того, как ей удастся наладить прочный контакт, Если удастся. Что очень сомнительно.
Светлана называет своего контактёра Коатлем, естественно, только про себя. На самом деле он не имеет никакого отношения к Кецалькоатлю и древним ацтекам. Что это всякий раз была одна и та же особь она считала потому, что они разговаривали с ним в одном и том же районе, где он, видимо, живёт. А встречались вообще всегда возле его дома. Предположительно его внутрь он её никогда не приглашал. Но всё же. Да и оттенки его окраски, зафиксированные видеокамерой, не меняются. И они обычно продолжали разговор с того места, на котором остановились в прошлый раз. С другой стороны, доказательством всё это не является. Туземцы могут уметь перекрашивать оперение, могут передавать следующему контактёру содержание разговоров, следующий контактёр мог приходить в то же место. Непонятно, зачем могла бы понадобиться такая мистификация, но при той начальной степени взаимопонимания, какой они достигли, и такое возможно. Собственно, следует ли называть это мистификацией? Ведь Светлана ни разу не попыталась выяснить, говорит ли она с одним и тем же индивидуумом, считая это само собой разумеющимся, и только сейчас, запутавшись в отчёте, вдруг подумала о возможности, что у неё вовсе не было постоянного контактёра. Хотя, скорее, всё-таки был.