Вместе с Колькой, через дырку в заборе они незаметно пролазили в огород и с черемухи наблюдали, как моются сёстры. Алевтина распускала волосы и заднюю часть тела из-за длинных волос они не видали, но, когда она поворачивалась к ним передом, они с восторгом начинали тыкать друг друга кулаками. На Нинку смотреть им было любопытно, но не так приятно, как на свою учительницу и пионервожатую. У неё не было такого яркого товара, как у старшей сестры. Аля, как её звали все, продолжала безжалостно ставить двойки дружкам и всегда говорила им:
Я могу простить ошибки, тому, когда школьник упорно трудится, но у него не получается, но не могу простить ошибок способным ребятам, которые вместо того, чтобы в свободное время изучать грамматику, сидят на черемухе и заглядывают в окна моей бани.
Они краснели от её слов и старались исправить свои двойки. И это им стало удаваться. Делали они это не из-за того, что любили её предмет. Нет, они его ненавидели. Просто они благодарны были Алевтине Никитичне, что о нездоровых увлечениях своих подопечных она никогда не рассказывала их родителям и директору школы. Но на черёмуху после этого разговора они всё равно не прекратили лазить.
Перед восьмым марта везде по городу были развешены афиши о единственных гастролях в городе популярной тогда певицы Майи Кристалинской с оркестром Бабаджаняна. Билеты естественно все разошлись по горкому и исполкому. Алевтина, как не пыталась достать себе билетик, но всё было безрезультатно. Она боготворила эту певицу и очень горевала, что не может попасть к ней на концерт. Но на выручку пришли её ученики:
Алевтина Никитична, обратился к ней Лебедев, если у вас есть спортивная форма, то мы можем вам показать выступления вашего кумира из нашего личного концертного зала. Пойдём тропой юннатов, где мы вам попутно покажем птичий мир.
Я на любую тропу ступлю, лишь бы мне увидать Майю живьём, сказала она.
Восьмого марта в то время был рабочим днём. Они утром подарили ей мимозы, назначив на шесть вечера встречу в сквере дворца культуры, где народ отдыхал обычно там только в тёплые дни. Она пришла в спортивном костюме, драповой куртке спортивного покроя и кедах. По пожарной лестнице они забрались на чердак дворца культуры, где кругом летали голуби и вороны.
Вы куда мальчики меня привели? спросила она.
Не бойтесь Алевтина Никитична, успокаивал её Лебедев, сейчас вы увидите свою Майю не только на сцене, но и за кулисами. Мы с Колькой всех знаменитостей давно смотрим бесплатно, и вы сейчас в этом не только убедитесь, но и полтора рубля сэкономите.
Ребята мне это не нравится, забеспокоилась она, выводите меня назад отсюда?
Мы уже пришли, сказал Голубев и открыл перед ней большую железную дверь, откуда раздавалась песня «Мы с тобой два берега».
Тут уже ничего учительницу не могло остановить. Она быстро вошла в проём двери и оказалась в большом помещении, где под ногами были толстые древесные брусья, которые служили подвесной опорой для установки декораций. Через большие зазоры брусьев, сцена просматривалась хорошо, но, чтобы увидать лица артистов, нужно перемещаться было по брусьям, выбрав удобное положение. Алевтина, как завороженная смотрела в полумраке на свою любимую певицу, но кроме её причёски и повязанного шарфика на шее она ничего не видела.
Я лица её не вижу, с сожалением прошептала она. А вы глубже на конец сцены перейдите там лицо хорошо видно, посоветовал ей Колька.
Она, осторожно ступая по брусьям, стала подбираться к видимому обзору, но подняла многослойную лежавшую пыль и неожиданно чихнула, напугав ребят. Они хотели её предупредить, что делать этого нельзя, но не успели, Алевтина устроила канонаду своим аллергическим носом, зажимая рукой лицо. Ребята забыв про меры предосторожности, взбудоражились, шумно забегали по решётчатому настилу, скидывая на певицу и оркестр кучу пыли вместе с засохшим голубиным помётом.
Тикаем? крикнул Лебедев. Он схватил за руку своего преподавателя и потащил её к двери, но нога её провалилась и застряла между двумя брусьями. Голубев убежал первым, а Серёжка с трудом освободил её ногу, потащил учительницу в валявшийся на шлаке воздуховод большого диаметра. Он лежал на ней, уткнувшись в шею, и вдыхал запах её тела, от которого исходил вкусный аромат халвы. Она держала его на себе, не шелохнувшись, ощущая, как трясётся на ней мальчик, но успокоить его не могла, так, как труба для двоих была тесновата. Она понимала, что такое состояние у него не от страха, а от тесного контакта с ней. Они так лежали до тех пор, пока не угомонился шум и беготня по чердаку работников дворца культуры. Они, думая, что Колька был один, устроили за ним погоню. Он отвлёк на себя внимание и побежал не к пожарной лестнице, а к выходу.