Виллем Шоу: туда, где заходит солнце - Николай Викторович Остренко (Nicolas

Николай Остренко (Nicolas Madeyra)

Виллем Шоу: туда, где заходит солнце

Черный год

I

Темные времена настали задолго до того, как произошла глобальная катастрофы. Ядерный взрыв лишь довершил мечтания Мадейры о безлюдной Земле. В обществе накануне взрыва уже тлел кризис и Англия оставалась оплотом осколком постгуманизма 21 столетия. Как бы деспотично не выглядел мир накануне катастрофы, в сравнении с миром после нее тюрьма Реддинг со своими устоями выглядела на гуманистической уровне, в то время, когда страны евразийского континента были раздираемые междоусобицами и войнами между собой.

Не успел читатель передохнуть от того момента, когда бывшего лорда Шоу поместили в камеру к уголовникам, как мы спешим показать дальнейшую схватку узника Шоу в с тюремной системой Реддинга, охватившую весь Юго-Восточный округ Англии.

Узника жестоко истяжали свои же сокамерники не взирая на мольбы и просьбы прекратить издевательства.

Через неделю подобных пыток на теле пленника не было живого места. Все тело было как один сплошной синяк, а его психологическое состояние граничило с суицидом.

Чтобы не слышать всего происходящего в камерах надсмотрщики камер в служебных помещениях включали погромче музыку, а в свободное от работы время были самые не прочь развлечься с заключёнными издеваясь над слабыми узниками, в числе которых состоял бедняга Виллем.

Месяцами узника Шоу не выводили из камеры на обязательное часовую прогулку во внутреннем дворе колонии. Все прошлое этого человека казалось для него самого каким-то миражом, в памяти оставался какой-то глубокий отпечаток в оттенках лжи и предательства всех тех, кто окружали его последние годы на службе у Его Величества. Виллем сидел забившись в угол помещения всеми забытый как ненужная игрушка, местами он стыдился себя, в моменты когда его насиловал очередной сокамерник он пытался заставить себя что это все сон, не по-настоящему, а иногда пытался себя заставить думать, что все это ему нравится. В перерывах между истязаниями он старался понять что происходит, но из-за боли и гудения в голове от постоянных избиений ему стали мерещиться звуки, а иногда шум в ушах мешал слышать как ему что-то говорят.

В перерывах между издевками сокамерников Виллем словно живой мертвец опускался в подвалы Реддинга медные рудники, где в числе нескольких десятков таких же безучастных узников бил киркой о стены узкой шахты, которая местами отваливалась, так как была не везде оборудована подпорками.

Перебывая в шахте сквайру удалось познакомиться с одноглазым сгорбившемся узником средних лет, который не мог говорить, так как ему отрезали язык. Все его называли Ду, так как единственное, что он мог ответить на любое обращение к нему был звук похожий на это слово. Никто не знал да и не интересовался судьбой этого узника. Много кто говорил, что Ду сидел в этой тюрьме ещё при старой администрации, кто-то говорил, что он был одним из участников первого восстания, после которого установились новые правила тюрьмы с новыми хозяевами. Разумеется со временем интерес к немому горбуну утих по мере того, как глубоко и далеко стали отсылать самого седовласого узника. Шоу подружился с ним в конце первого месяца страданий и с тех пор старался держаться немого горбуна. Они поладили сразу, так как Ду нуждался в таком же молчаливом и работящем человеке, каким был сам. Так было до конца года пребывая в колонии лишения свободы до появления новой администрации тюрьмы Рединга.

Черный год II

Узник в лохмотьях сидел на кафельном полу в углу камеры. В самой темнице слышалось сопение, смех, иногда шутили невпопад или обсуждали кого лучше трахать: Виллема или того новенького насильника малолетних девочек, который был изолирован в одиночной камере в другом крыле тюрьмы. Узник 11 молчал и ничего не мог ответить. Он прислушивался с каждому шороху, в руках он потирал о штанину робы затертый до неузнаваемости кулон погибшей супруги, который Виллему удавалось умело прятать каждый раз перед очередной проверкой. Сквайр смотрел на кулон и боялся отрыть его створки, так как не мог более смотреть на её портрет, портрет той, любовь к которой загнала некому неизвестного лорда на уровень премьер-министра страны и смерть которой забрала у последнего вместе с честью и регалиями остаток фамильного имения. Он вспоминал её золотистые волосы развивающиеся на ветру, её нескромную походку походку и томный взгляд с пышной грудью наполненной похотью. Обо всём этом он вспоминал недолгими тихими ночами, когда всем надоедало занимать своё время издёвками над бывшим дворянином.