Ты тоже был рабом? поинтересовался Алёша.
Меня взял себе хан Кончак, вздохнул Горыня, когда его орда вернулась в степь, он умер, и я остался у его сына Юрия Кончаковича. В 1205 году он выдал свою дочь за Ярослава, сына Всеволода Большое гнездо. С половецким посольством я оказался во Владимире, и хан Юрий Кончакович отпустил меня служить к князю Юрию Всеволодовичу. Его я сопровождал во всех походах, пока он меня не оставил в Москве. Однако пора нам возвращаться.
* * *Алёша шёл домой изрядно проголодавшись. Известное дело, молодецкие забавы пробуждают зверский аппетит. Ещё издали он увидел, как из их окон валит дым.[12] Изба у отца Иоанна богатая, рубленная на подклёте.[13] Такие избы звались «горницы», так как стоящий на подклёте сруб, словно возвышался на горе, отсюда и название. Пол в горнице из струганных досок, а они в то время были очень дорогие. Плотнику чтобы выпилить из дерева и обстрогать одну доску, требовалось полдня. В горнице находилась печь, окна маленькие, и располагались под самым потолком, через них-то и валил дым из печи. Зимой окна закрывали деревянными щитами вавалоками. В горнице стоял рубленый стол, за которым семейство трапезничало, сидя на лавках. Рядом с горницей находилась другая комната светёлка. Звалась она так, потому что окна в этой комнате были больше чем в горнице, и там было светлее. Большие окна в избе звались «красные». Затягивались они «бычьим пузырём». Мясники специально для этого обрабатывали желудок быка.
На зиму «красные» окна закрывались ставнями, а летом тепло, окна открыты. В светлице жена и дочери отца Иоанна занимались рукоделием, а сам священник любил тут читать церковные книги. Был у него «Псалтырь» из липовых дощечек вместо страниц, залитых воском, с нацарапанными на них буквами. Еще «Евангелие» из пергамента, с картинками из жития святых. Эту книгу отцу Иоанну пять лет назад, подарил новгородский тысяцкий[14] Якун Немнежич. Он в то время был в новгородском посольстве посадника[15] Юрия Иванковича. Это посольство ездило в Перелеславль Залесский, звать князя Ярослава Всеволодовича на княжение в Новгород. Покончив с делами посольскими, тысяцкий Якун Немнежич, заезжал в городок Москву к Амбалу Ясину, с которым у него были дела торговые. Тот познакомил Якима Немнежича с отцом Иоанном.
Во дворе священника возле избы горницы стояли ещё клети такая же изба, но без печи. Там его семейство обитало в тёплое время года. Отец Иоанн сидел на скамеечке, врытой в землю возле клетей, и ожидал, когда жена накроет стол для трапезы. Младшие братья и сёстры Алёши, уселись в клетях на лавках за столом, и поглядывали в сторону избы: когда же матушка принесёт горнец?[16] Матушка Купава варила борщ. Название этого блюда произошло от растения бощевик, его клали в суп. В XIII веке капуста ещё была мало известна на Руси, и вместо неё использовался борщевик.[17] Ох, и вкусный запах распространялся из избы горницы! У всего семейства текли слюнки, ждали с нетерпением, когда матушка Купава поставит на стол горнец с борщом. Алёша вошёл во двор в тот момент, когда она несла горнец из избы в клеть.
Пришел, стало быть, орясина[18] дубовая, усмехнулся священник, глянув на старшего сына. Он поднялся со скамейки: Опять с Яшкой да Ефимкой друг дружку дубинами охаживали?!
Есть хочется, Алёша проводил взглядом мать, скрывшуюся в клетях.
Трапезу заслужить надобно, усмехнувшись, кивнул отец Иоанн. Он подошёл к сыну: Ну-ка прочти псалом Давиду.
Задумался Алёша, но ненадолго, а потом начал читать наизусть:
Вскую шаташся языцы и люди поучищся тщатным.
Призадумался Алёша, вспоминая.
Ну что замолк?! нахмурился отец.
Не тако нечестиве, не тако, но яко прах, продолжил Алёша.
Какое не тако, яко прах?! взревел отец Иоанн. Он схватил толстую палку, которую использовал в качестве посоха: Изгоем хочешь стать?!
Гоить на славянском языке означает «жить». Изгой, это человек изгнанный «из жизни», ему запрещалось заниматься тем, что испокон веков кормило его семью. Сын священника получал приход отца, и таким образом имел возможность кормить свою семью. Но закон гласит: «Если поповский сын грамоте не выучился он изгой».
Я грамоту знаю, ответил Алёша, глядя на дубину в руках отца.
А для попа Псалтырь, та же грамота! орал отец Иоанн. Он размахнулся палкой, что бы от души приложиться по спине сына.