Мы вошли. Старик сидел за столом и чтото записывал в толстую книгу. В уголке рта у него торчала давно погасшая папироска.
- Что у вас? - сухо спросил он, не поднимая головы и продолжая писать.
Мы молча переглянулись. Он бросил писать.
- У вас язык отнялся?
Старик уставился на пограничника, потом на меня и остановил взгляд на собаке. Он сосал погасшую папироску и долго рассматривал собаку, словно рассчитывал узнать от нее больше, чем от нас.
Пограничник понял, что больше молчать нельзя, он сказал:
- Я с заставы... Прислали усыпить собаку. Но вот тут нашелся парень, он легонько подтолкнул меня вперед. - Он хочет взять ее.
Но мне нужен документ.
Ветеринар резко повернулся ко мне и спросил:
- Ему собаку?
- Ему, - подтвердил пограничник.
- Не справится, - буркнул старик.
Я понял, что сейчас все пропадет, и в отчаянии крикнул:
- Справится!
Старик впился в меня маленькими слюдянистыми глазами и резко спросил:
- Что будешь делать с собакой?
Я растерялся и ответил невпопад:
- Буду ее кормить...
- Этого собаке мало... для жизни!
Я почувствовал, как покрываюсь испариной. Старик держал меня под прицелом. Он испытывал меня, и от того, выдержу я экзамен или нет, зависела жизнь старой верной собаки. Я ничего не успел подумать, я думал только о том, как спасти ее.
- Огород сторожить надо? - спросил меня ветеринар.
- Нет у нас никакого огорода. У нас есть сарай. Я не дам ее в обиду. Я... Я...
- Не кипятись, - остановил меня старик. - Спокойно. Собака будет жить. У меня уже есть три собаки... брошенные. Будет четыре.
Мы - люди.
- Мы люди, - повторил я за стариком, - у меня мама добрая. Она разрешит.
- Ладно, - сказал старик.
Собака посмотрела на своего хозяина, как будто он, а не сухой желтолицый старик с кадыком решал ее судьбу. Она тихо взвизгнула то ли от радости, то ли от нетерпения, то ли случайно.
Я посмотрел на старого ветеринара и тихо сказал:
- Спасибо.
- За такие вещи не благодарят! - прикрикнул он. - И вообще, если человек не чурбан, не значит, что за это его следует благодарить.
Если человек не чурбан! А кто же? Стриженый черт? Я покосился на стеклянную дверку белого медицинского шкафа. И увидел себя обыкновенного, такого, как всегда, только мои глаза с красными прожилками воинственно поблескивали, а отросший черный ежик сердито топорщился на голове.
Светило окрепшее солнце. За окном шумело море. Рядом пахло собачьей шерстью. Я вдыхал этот запах, как запах жизни. А старик все не выпускал изо рта погасшую папироску.
Этот день всегда рядом со мной, хотя множество дней моей жизни затерялись вдали, остались где-то за горизонтом.