Тебя не должны были отпускать!
Он смеется. Остальные поддерживают, обмениваясь грязными шуточками в мой адрес.
Ошибаешься. И я не сяду даже за убийство твоей дочурки. А знаешь почему?
Нет, но очень любопытно, поддерживаю разговор, потому что так нужно, пока я лихорадочно думаю, как действовать дальше.
Так тебе еще не сказали? Он выдерживает паузу, досадливо качая головой. Моя королевская персона неприкосновенна.
Разве, ты член Сената? Что-то не припомню.
Горячо, но не то.
Чей-то выродок?
Бинго! И ты получаешь супер-приз! потешается он, как клоун из театра Черного Юмора.
Снова дикий смех всей пятерки. В его глазах стоит сумасшествие. Его против моих со страхом. И решимостью.
Иди к папочке. Манит пальцем. Только для начала сними всю одежду. Уверен, где-нибудь в складочках обязательно спрятано оружие.
О себе уже не думаю напрочь, думаю только о дочери. Выполняю его желание, игнорируя отвратную похоть в глазах. У меня не остается выбора.
Детка, закрой глазки, едва шевеля губами, прошу дочь.
Она слушается. Тогда я осторожно подхожу к выродку, но только затем, чтобы неуловимым движением выхватить паранг из его руки и вонзить в горло. За ним следующие издыхают один за другим. Действую как в тумане, быстро, четко, на автопилоте, по привычке. Все успешно. А дочь кричит в истерике. Подхватываю ее на руки, прижимаю, целую, что-то говорю, говорю и плачу вместе с ней
Слезы уже давно высохли. Кожа зудит. Боже, как же она чешется! И тело так ноет, что каждое движение приносит боль. Двигаться совсем не хочется. Хочется сдохнуть.
Скорее бы
Скрип железных петель заставляет вздрогнуть. Яркий свет врезается в глаза, бьет. Не могу даже щуриться. Только чувствую, как поднимают и пытаются поставить на ноги чьи-то грубые руки. «Больно!» хочется выкрикнуть, а получается только хрипеть и стонать. Босые и онемевшие ноги не держат, и я с трудом перебираю ими по полу. Спотыкаюсь. Куда-то тащат, как мешок с ботвой, чем я себя и чувствую. Сажают на стул, не свалиться с которого в тот же миг стоит для меня больших усилий.
Холодно. До сих пор сотрясает дрожь. Ничего не вижу. Свет льет с потолка и только на меня одну. Но рядом кто-то есть. Кто-то стоит, дышит и смотрит.
Так вот она какая, женский голос. Вы бы ее хоть помыли.
Простите, не успели, голос тюремщика, который я узнаю из тысячи. Клинт!
Повторите, за что ее посадили?
Она убила внебрачного сына Сенатора. Редкостная сволочь сын, я имею ввиду.
Кто-то подходит ближе. В его руках железное ведро. Успеваю только задержать дыхание, прежде чем окатывают ледяной водой. Боже!
Ясно. А почему она такая потрепанная?
Ее привели из карцера. Она плохо себя вела последнее время.
Уголок моих губ невольно приподнимает вверх. Под «плохо себя вела» эта свинья подразумевает ни что иное, как мой отказ от интимной связи, который я рьяно выразила, всадив в его ладонь ручку. Синюю, кажется.
Как ее зовут?
Рейна Смит.
Рейна произносит, будто слышит это имя впервые. Понятно. Мы забираем ее.
Забираем? И почему я догадываюсь, о чем они говорят?
***
Мои догадки оправдываются, чего и следует ожидать. Спустя несколько часов я сижу в кабинете врача. Чистая, свежая, но почти такая же вымотанная, как и в день до этого, и до этого, и до этого. Доктор женщина, еще молоденькая, намеревается осматривать меня со всех сторон. Померить давление я ей еще позволяю. Но когда она чем-то светит мне в глаза, я злюсь, выдергивая у нее из руки этот маленький предмет. Фонарик летит в угол.
Моей реакции она пугается, потому не сразу подходит снова.
Послушайте, я лишь хочу помочь, говорит она, глядя на меня, как на дикого зверька.
Зря вы охрану отослали, голос будто не мой хрипит.
Я вам доверяю. Вам просто нужна помощь, и я могу ее дать. Могу облегчить ваши физические мучения.
Они ничто по сравнению с тем, что творится здесь, я кладу ладонь на грудь со стороны сердца.
Могу помочь и с этим, кивает она.
А взгляд такой обеспокоенный, словно она и правда за меня волнуется.
Зачем тебе это? Спрашиваю устало.
Это моя задача помогать тем, кто нуждается в моей помощи.