Каждый, кто пожелал бы стать постоянным посетителем такого угнетающего места, должен был бы заняться самоанализом, чтобы выяснить, что же именно довело его до этакого извращения.
Словом, они приняли пару пинт, пока Атертон болтал с Хильдой. С того времени, как он купил себе «Форд Сьерру», Атертон везде распространял о себе выдумку, что он представитель программотехнической фирмы, но Слайдер был уверен в том, что Хильда, на которую, казалось, не произвел бы впечатления и магистратский суд, прекрасно знала, что они из полиции. «Легавые», так она могла бы называть их, или, может, «шпики»? Да нет, это уж было бы чересчур по-диккенсовски: Хильда не могла быть старше шестидесяти восьми или семидесяти. У нее были черные пустые глаза старой змеи, а руки тряслись все время, за исключением, чудесным образом, того момента, когда она наливала кому-нибудь очередную пинту. Было трудно сказать, понимает ли она все происходящее вокруг нее или нет. Во всяком случае она определенно не походила на человека, который когда-либо верил в существование Деда Мороза или Доброй Феи.
Выпив пива, они решили поесть карри; вернее, поскольку в это время вечера оставались открыты только рестораны с индийской кухней, они лишь решили, какой именно из этих ресторанов почтить своим присутствием – с устрашающим названием «Англабангла» или постоянно пахнущий подвальной сыростью «Нью-Дели». А уж потом он отправился домой, к скандалу с Айрин и к несварению желудка. И то и другое стало уже настолько привычной частью каждого вечера, когда приходилось работать до ночи, что теперь, каждый раз, когда ему приходилось есть в индийском ресторане, это сопровождалось беспричинным рефлекторным чувством беспокойства и неудобства.
После небольшого вступления Айрин перешла к своим привычным тирадам, слишком знакомым для Слайдера, чтобы прислушиваться к ним или отвечать. Правда, когда она перешла к части «Как-ты-думаешь-каково-часами-сидеть-у-телефона-думая-жив-ты-или-мертв», у него хватило глупости пробормотать, что он частенько и сам думает о том же, что абсолютно не способствовало улучшению дел. У Айрин и так почти не было чувства юмора, и даже то минимальное, что было, полностью исчезало, когда она начинала вслух сожалеть о том, что стала женой полицейского.
Слайдер давно перестал возражать, даже самому себе, что она должна была понимать, на что идет, еще тогда, когда соглашалась выйти за него замуж. Люди, как он давно понял, женились по причинам, диапазон которых простирался от неубедительных до откровенно смешных, и никто и никогда не обращал внимания на предупреждения такого рода. Он и сам-то женился на Айрин, уже зная, что она собой представляет, и вопреки очень серьезным предупреждениям своего друга и наставника О'Флаэрти, дежурного сержанта в участке Шеферд-Буш.
«Ради Господа Бога, Билли, дорогой, – с тревогой говорил ему этот здоровенный сын Эрина, выставляя вперед лицо с красными прожилками для усиления впечатления от своих слов, – но не можешь же ты жениться на женщине, лишенной чувства юмора!»
Но он все равно сделал это, хотя задним числом и понимал, что уже тогда видел в ней те черты, что потом его так раздражали. А сейчас он лежал в постели рядом с ней и прислушивался к ее дыханию. Когда он осторожно повернул голову, чтобы взглянуть на нее, то почувствовал, как внутри поднимается огромная жалость к ней, заменившая со временем любовь и желание.Tout comprendre c'est tout embeter , однажды сказал Атертон, и тут же дал приблизительный перевод: «Как только познаешь что-то, это уже становится скучным».