Он был худ, черноволос и одет в черное, одна рука вся в массивных серебряных перстнях, лицо угловатое, лоб прижат к прутьям ржавой решетки.
Такой тип не понравился бы Пьеру. Пьер – сторонник умеренности и трезвости. А молодой тип был элегантен, одет строго и в то же время крикливо. Красивые руки вцепились в решетку. При виде его София несколько приободрилась. Поэтому, конечно, она у него и спросила, как, по его мнению, называется вон то дерево. Молодой тип оторвал лоб от решетки, оставившей следы ржавчины на его черных жестких волосах. Долго же, должно быть, он к ней прижимался. Не удивляясь и не задавая вопросов, он последовал за Софией, которая показала ему дерево, хорошо видное с улицы.
– Это бук, мадам, – сказал молодой тип.
– Вы уверены? Простите, но это очень важно. Молодой тип посмотрел еще раз. Своими темными, еще не потускневшими глазами.
– Никаких сомнений, мадам.
– Благодарю вас, месье. Вы очень любезны.
Она улыбнулась ему и ушла. Молодой тип тоже
тут же ушел, пиная носком ботинка камешек.
Значит, она права. Это бук. Просто бук.
Какая гадость.
2
Ну вот. Именно это и называется сидеть в дерьме. Давно ли? Да уже года два.
А на исходе двух лет – свет в конце туннеля. Марк ударил по камешку носком и отбросил его метров на шесть. На парижском тротуаре непросто найти камешек, чтобы пнуть ногой. Другое дело – в деревне. Но в деревне это ни к чему. Тогда как в Париже иногда очень нужен подходящий камешек, чтобы было по чему ударить. Иначе никак. И вот – краткий проблеск света в кромешном дерьме – час назад Марку повезло найти совершенно правильный камешек. Теперь он бил по нему ногой и шел следом.
Тот привел его, не без некоторых затруднений, на улицу Сен‑Жак. Касаться камешка руками нельзя – только ногой. Итак, уже два года. Без работы, без денег, а теперь и без жены. И впереди ничего хорошего. Разве что эта лачуга. Он видел ее вчера утром. Пять этажей, считая чердак, садик, на безвестной улочке и в жалком состоянии. Всюду дыры, отопления нет, и туалет в саду, с деревянной щеколдой. Прищуриться – чудо. Открыть глаза – катастрофа. Зато владелец сдает ее за гроши, только нужно привести дом в порядок. С этой лачугой он бы выбрался из дерьма. Он поселил бы там и крестного. Чудной вопрос задала ему какая‑то женщина неподалеку от лачуги. О чем она спрашивала? Ах да. Название дерева. Странно, что люди ничего не смыслят в деревьях, хотя не могут без них обойтись. Возможно, по сути они и правы. Он‑то названия знал, а что толку, по правде говоря?
На улице Сен‑Жак камешек сбился с пути. Камешкам не нравятся улицы, идущие в гору. Он упал в водосточный желоб, да еще прямо за Сорбонной. Привет тебе, Средневековье, и прощай. Привет вам, клирики, сеньоры и крестьяне. Привет. Марк сжал кулаки в карманах. Ни работы, ни денег, ни жены, ни Средневековья. Вот свинство. Марк ловко поддел камешек, и тот выскочил из желоба на тротуар. Есть прием, как заставить камешек катится вверх по мостовой. И Марк, кажется, знал его не хуже, чем Средние века. Главное, прекратить думать о Средних веках. Вот в деревне никогда не приходится решать, как вкатить камешек вверх по мостовой. Потому в деревне и не станешь пинать камешки, хотя их там тонны. Камешек Марка успешно перебрался через улицу Суфло и без особых проблем выкатился на узкую часть улицы Сен‑Жак.
Два года. А на исходе двух лет единственное, что приходит в голову человеку, погрязшему в дерьме, – найти другого человека по уши в дерьме.
Ибо в тридцать пять лет вредно встречаться с теми, кто преуспел там, где ты все упустил, – это портит характер. Хотя поначалу даже отвлекает, будит мечтания, бодрит. Но потом начинает действовать на нервы и портит характер. Это хорошо известно. А Марк больше всего не хотел ожесточаться.