Чутье его не обмануло – впрочем, как знать, быть может, и все остальные гостиницы в Семи Островах были такими же опрятными и уютными? Стены общего зала были оштукатурены, пол засыпан свежими опилками, высокий потолок лежал на мощных поперечных балках, с которых свисали пучки сухих трав и связки чеснока и лука. Горели масляные лампы, и пылали дрова в двух больших каминах. В дальней части зала на небольшом возвышении сидел старик музыкант и тихо наигрывал какой-то бесхитростный мотив на чембало. Тихие трогающие душу звуки плыли по полупустому залу, смешиваясь со звуками человеческой речи, с волнами тепла, идущими от каминов, и запахами кухни, которые не раздражали, но возбуждали аппетит. За длинными столами сидели в основном местные жители, но были здесь и постояльцы гостиницы. В чем тут было дело, чем они так уж отличались от зашедших посидеть за пивом горожан, сразу и не скажешь, но Карл без труда выделил их взглядом, не без удивления обнаружив среди постояльцев именно этой гостиницы и давешнюю девушку из фургона.
Значит, это был не ее фургон, подумал Карл. Он подошел к столу, сбросил дорожный мешок прямо на пол и сел напротив незнакомки.
– Доброй ночи, сударыня, – поклонился он девушке. – Сегодня днем вы обогнали меня на Чумном тракте. Рад вас видеть в здравии и благополучии. Меня зовут Карл Ругер. К вашим услугам.
Девушка вскинула на Карла большие голубые глаза. Она явно была удивлена и, пожалуй, даже возмущена его обращением. Подобного рода условности характерны для многих мест и стран, но…
– Если я вас оскорбил, сударыня, прошу меня великодушно простить. Но я полагаю, что многие условности теряют на чужбине свою силу. Кто же может вам меня здесь представить? Ведь мы оба чужие в чужом городе.
Он улыбнулся.
Девушка молчала. Возможно, она обдумывала его слова.
– Меня зовут Дебора, – сказала она наконец. – Вы могли опоздать, Карл.
– Я никогда никуда не опаздываю, – усмехнулся он. – Это принцип. Вы знаете, что такое принцип?
Он смотрел ей прямо в глаза. У нее были дивные глаза, глаза небесно-голубого цвета, но в них жили старая обида и горечь потерь.
– Я знаю, что такое принцип, – мягко улыбнулась она, возвращаясь к еде. – Я только не знаю, осуществим ли ваш принцип в вещном мире.
А ты, оказывается, получила недурное образование, Дебора. Интересно где?
– Дело в том, Дебора, что я никогда и никуда не спешу. Ну почти никогда, – признал он, вспомнив дорогу по Долгому мысу, – особенно если меня не торопят. Прошу прощения, сударыня. – Карл встал, снял плащ – оказалось, что в гостинице тепло, – и бросил его на скамью рядом. Затем отстегнул от пояса узкий меч, из тех, что в Загорье зовут шпагами, и положил его поверх плаща. Потом он снова сел и хотел уже продолжить разговор, но его отвлекла подошедшая служанка, спросившая, что гость будет есть и пить. Ответ был растворен в воздухе, напоенном ароматами кухни.
– Хаш, – ответил Карл не задумываясь. – Тушеная фасоль, лепешки и крепкое красное вино.
Он с удовольствием наблюдал, как ест Дебора. Она ела аккуратно, не быстро и не медленно. Но дело было в другом. Его взгляд притягивали губы Деборы. Полные, но изящно очерченные, они двигались мягко и плавно, с той естественной природной грацией, которая сродни мировой гармонии, но которая также затрагивает в кавалере те струны мужественности, играть на которых дано лишь природе и женщине. Карл смотрел.
– Откуда вы, Карл? – Голос у Деборы был под стать ее губам, под стать всему ее облику воплощенной женственности. Он был грудным, сильным и чистым, прозрачным.
– Вы имеете в виду мою родину? – переспросил Карл. – Из Линда. А почему вы спрашиваете?
– В Загорье не принято смотреть на то, как ест другой человек.
– В Приморье тоже, – усмехнулся Карл. – Но я смотрю на ваши губы, а это совсем другое.