И уж конечно, вернись я домой богатым человеком, Матильда и ее папаша могли бы катиться на все четыре стороны.
Тяжелая пехота идет медленно, и рыцарская конница вынуждена к ней подстраиваться, так что гонец из дома догнал меня прежде, чем армия пересекла границу королевства. Через несколько дней после моего отъезда старого хрыча неожиданно хватил удар! Но я недооценил всей злокозненной гнусности этого ублюдка. Он умудрился перехитрить меня и здесь! Когда вскрыли завещание, выяснилось, что все свое состояние он завещал дочери и будущим внукам, при условии, что те «родятся от законного брака с лицом дворянского звания».
Обо мне в завещании не было сказано ничего. Ни слова.
Выслушав эти сведения от гонца, я мог лишь продолжать путь на юг. Да и в любом случае, выступив в поход, я связал себя присягой и не имел права покинуть войско.
И все эти девять месяцев, за исключением тех периодов времени, когда я вообще не рассчитывал остаться в живых, я надеялся лишь на то, что из наших с Матильдой взаимных мучений так ничего и не получилось. И впредь, конечно, уже не получится. Больше я с ней не лягу, а она слишком глупа, чтобы сама, без поддержки папаши, устроить бракоразводный процесс. Матильда останется бездетной, и рано или поздно я унаследую все состояние ее отца — как бы она ко мне ни относилась, закон есть закон, других наследников первой очереди просто нет. Конечно, для этого сначала надо, чтобы она умерла. Но неужели, живя с ней бок о бок в уединенном замке… в конце концов, у нас зимой такой нездоровый климат… если человек, к примеру, напьется вина и ляжет спать у окна, не позаботившись как следует закутаться…
Но если у нее кто-нибудь родился — тогда все пропало. Две смерти — это уже слишком подозрительно. Более дальние родственники Кляйне потребуют начать расследование и наложить арест на имущество. И самое печальное — что их послушают. Такие уж нынче времена, что деньги значат больше древности рода…
Впрочем, мало ли детей умирает во младенчестве самым естественным образом? Может быть, того, о ком я беспокоюсь, уже нет в живых. Хотя вряд ли. С такой-то комплекцией она наверняка выносила замечательно здорового ребенка. Это субтильные аристократки то и дело разрешаются мертворожденными да недоношенными…
Несмотря на нерадостные мысли, тепло камина и вино согрели и разморили меня. Мне было лень вставать и подниматься по лестнице в свою комнату; я просто сидел, прикрыв глаза и подперев кулаком щеку. От нечего делать я начал прислушиваться к разговору за соседним столом. Там сидели какие-то крестьяне, может быть, хозяева телег, что я видел во дворе.
— … И ведь говорили ему — не езди через Черную Грязь, тем паче на ночь глядя, — рассказывал один из них. — Но вы же знаете Иштвана — дурной, ни бога, ни черта не боится. Вот и отец у него такой же был. Так вот, значит, напрямки через болото-то и поехал…
— Как напрямки? Напрямки потопнешь, — возразил другой.
— Ну, не совсем напрямки, по старой гати, — уточнил рассказчик.
— А она нешто все цела? — удивился недоверчивый.
— Так то ж, почитай, тридцать лет назад было, — — напомнил третий.
— А она и посейчас цела, — возразил рассказчик. — Никто ее лет сто не чинил, не латал, а она все лежит, и не сгнила, и в болото не ушла. Да и кто и когда ее проложил, тоже неведомо. Вот и смекай… Так вот, поехал, значит, Иштванов отец через Черную Грязь, а погода была ну прям как сейчас — дождь, ветер, темень хоть глаз выколи, и только молнии во тьме сверкают…
— Сейчас нет молний, — перебил все тот же скептик.
— А тогда были… Значит, едет он, едет, а вокруг все болото, и только камыши на ветру шуршат, да булькает что-то.
— Знамо дело, дождь идет, вот и булькает, — не унимался недоверчивый.
— Да помолчи ты! — не выдержал третий.