Лучик бежал и улыбался. Собирая морщинки подле глаз в лукавые стрелки, рассматривал вырезанные из травы, раскрашенные белым карандашом инея розетки одуванчиков и непослушные, торчащие на стороны чубы хрена; принюхивался к мокрым пятнам на лесных тропинках, что приключились от перелившейся через край утра вчерашней вечерней росы, да дразнил одуванчики, выманивая их из бутонов.
Луч солнца казался нежен, юн и от того чуточку боязлив. В его облике удивительным образом сочетались упрямство и уступчивость, властность и та наивная чистота, которую тронь едва, и всё оно будет уже не то, не так, но иначе, дурнее, отчётливее. Ибо безотчётное куда как честнее! А исчезнет поволока тумана, с нею ускользнёт и тайна, коей сбыться не суждено никогда. Как тому пути не быть пройденному до конца ни прежде, ни после, ни теперь.
Дрозд выкупался в пруду после сна в гнезде, расправил крылья, обсыхая под душем из солнечных лучей, тешит душу, да поглядывает на ласточку, что отмывается с дороги, отстирывает манишку и пыльные полы иссиня-чёрного фрака.
Отчего вы носите белое? Бывало, вопрошают у неё.
Так чёрное пачкается точно также! Резонно ответствует она, и сияет глазом навстречу солнечному лучу
Шахматные рябчики
Гляди-ка на эти бутоны! Кажется, будто это не цветы,, а кисти усталых рук свисают со стеблей, как с худых колен!
То рябчики, шахматные рябчики в нашем лесу
Трясогузка плескалась в пруду, перебираясь с одной купели листа кубышки на другой, трясла юбками крыльев, расправляя каждую складочку, дабы смыть с себя воспоминание о она уж позабыла про что были они!
Проверяя на прочность каждый лист, птица подпрыгивала на нём, разбрызгивая воду, и лишь только после, убедившись в том, что стебель достаточно силён, приседала, погружаясь всё глубже и глубже, покуда пёрышки на её воротнике не всплывали ближе к небритым щекам. Немного погодя, мокрая с кончика хвоста до кончика клюва, трясогузка ловила стекающие с носа капли и нежилась, подставляя серое, незагорелое за шиворотом перьев тело солнцу.
Подле, белыми бабочками порхали лепестки цветов вишни. Шмели, насупившись для порядка, пролетали мимо с неоспоримым гудением. Земляные пчёлы суетились промеж свежей поросли травы упругой, да упрямой по младости своей. Та же, что постарше, не топорщилась, но, послушная шагу, не клялась, не кляла, а кланялась покорно, да думая однако ж про своё, терпела кратко, дабы воспрянуть через недолгий час.
А там уже, невзирая на солнце, нагрянул и дождь. Он не взялся стучать по крыше и подоконнику, не облизывал оконные стёкла, не шёл мимо, но топал по земле, отбивая ритм, очень похожий на тряску грузового состава, бесконечно грузного, избитого, загорелого с одного боку и навеки простуженного.
Шахматные рябчики, трясогузки, чернильные брызги ягод черники, сукровица земляники И всё это есть здесь
На сон грядущий
Ох, и было ж у нас веселье!.. И как набежали ребята, парни да парубки, да как почали хватать девиц за белы щёки, стряхивая не взором нескромным, но прикосновением смелым пудры муку со щёк. Тем-то и не смолчать, и не молвить, стыдно и боязно, а парнюженькам только того и надобно, дабы смутить девичью красу, и под приключившейся от того немотой взять своё, о чём ни подумать, ни сказать Хрипло шепчет подле моей кровати дед.
Вот, чудак-человек! Возмущается бабушка. Про что ты там дитю малому мелешь на ночь глядючи? Нет бы сказку каку, а то не токмо слышать мимо не пройти, сгоришь со стыда!
Я с тебя дивлюсь, сколь в такой небольшой голове мусору понакидано! Лукаво усмехается дедуся. Ты про что думаешь я внуку кажу?!
И про что ж?!!
Да про то, как шмели, и осы с пчёлами налетели на наш вишенный сад! А ты про что подумала? Эх ты! Охальница. Вот какой смолоду была, таковой и осталась.
Сквозь застывающий клей дрёмы я слышу беззлобную перебранку бабушки с дедом, через приоткрытые ставни чудится сладкий запах вишнёвого варенья из не народившихся ещё ягод, а простывший ветер доносит гудение крыл майских жуков. Они неутомимы в своём стремлении подровнять месяц по лекалу прежней ночи, но противится он тому, и делается лишь весомее, отвоёвывая у гущи неба всё бОльшую его часть. Однако же, как ни упорен кажется он, темноты куда как больше, чем решимости месяца справиться с нею.