На бегу, держась за ухо, он вытащил из кармана теперь уже свой собственный сотовый телефон: с одной-единственной кнопкой. Спрятался в кабинке сортира, надавил.
- М-да?.. - немедленно ответил хриплый голос.
- Т-т-ты, сантехник, - застучал зубами Де-Двоенко. - Ты что натворил?
- Исправим, - бодро заверил невидимый хрипач.
- Срок - восемь... нет, шесть часов! - тот в изнеможении опустился на стульчак. - И только посмейте еще раз...
- Да мы хотели, как вернее, - обиженно ответил голос. - Какой-то негодяй заметил и позвонил. Все было бы справно. Мы ждали, он к вечеру выползет - и привет...
- Не надо ждать! - взвизгнул Де-Двоенко. - Ноги в руки - и за дело! Застрелите, разрежьте на куски, утопите - только скорее!
- Уже работаем, - примирительно сказали в трубке. - Не волнуйся, Плюс-Двенадцать, не подведем.
- Не подведем, - шепотом передразнил Де-Двоенко, отключаясь. "Ах, силы небесные..." Вышел из кабинки, заглянул в остальные: проверил, не слышал ли кто. Убрал телефон и спустился вниз, в дежурку.
- Черный где? - спросил он требовательно.
- Который Цогоев?
- Ну да, да, да!
- Так вон он, товарищ майор, в угол забился.
- Тащи его, падлу, наверх. Наручники захвати, и противогаз тоже. И позови Папана.
- Он, товарищ майор, на больняке.
- Что? На больняке? Какой, к лешему, больняк такому бугаю? Что с ним?
- Палец вывихнул, на правой ноге, когда дубасил. Большой. Торчит и не ложится, как этот самый.
- Тьфу, - плюнул Де-Двоенко. - Производственный травматизм. Сачок. Ну, сам пойдешь.
Дежурный, поигрывая ключами, приблизился к клетке.
- Бонжур, - сказал он обезумевшему от ужаса Цогоеву.
* * *
Сеточка Будтова, обогащенная уменьшительным суффиксом, казалась сеточкой лишь одному Захарии Фролычу - по принципу "своя ноша не тянет". Будучи вовсе не сеточкой, а огромной, битком набитой авоськой, окрыленному Будтову она представлялась невесомой. Он горы мог свернуть, предвкушая "льдинку"; суффикс, таким образом, помимо уменьшительного значения, имел еще ласкательно-заботливый смысл. В магазине скорой помощи, которая оказывалась круглосуточно, то есть двадцать четыре часа, сеточка была развязана, а ее содержимое расставлено по ящикам. Будтов разбогател. Он постоял в продуктовом отделе и посмотрел, как неизвестный мозжечок-с-ноготок хитрит и пытается сэкономить, выкраивая что-то для себя из колбасных семейных денег. Сколько останется сдачи? Один неосторожный взмах ножом способен перерезать крылья вместе с душой. Налюбовавшись, Захария Фролыч телепортировался в отдел бытовой химии, где сделал покупки.
Карманы Будтова оттопырились; сам же он зашагал к пустырю, где возле штабеля сырых, прогнивших досок околачивался Топорище.
Топорищу было лет тридцать-шестьдесят, свое прозвище он заработал как производное от фамилии "Топоров", которую друзья его узнали случайно, во время антитеррористического милицейского рейда. Тогда у Топорища еще был паспорт, но его, отобрав посмотреть, тут же порвали на части, а самому Топорищу дали в морду. С тех пор, лишившись документа, он уже не мог носить свою звучную, солидную фамилию, и в кличке теперь воплощался остаток утраченного достоинства. Все эти события развернулись за какие-то месяц-полтора - именно столько прошло с момента первого появления Топорища, однако всем казалось, что он был здесь всегда и всегда будет. Или не будет.
- Ххооо, - засипел Топорище, взмахивая рукой.
Захария Фролыч, не отвечая, степенно присел на доски и вынул "Приму".
- Дашка-то придет? - спросил он деловым голосом.
- А кто ж знает? - развел руками Топорище. - Пять минут как Сапожонок ее увел. Пошел корягу попарить. Вернется, что ей...
Будтов издал мычание: принял, мол, к сведению, чиркнул спичкой.
- А ты что - груженый? - заинтересовался Топорище как бы между прочим.