- Слушай меня внимательно! Сейчас я отблагодарю тебя за то, что ты найдешь способ закрыть дело Ивонина. Я дам тебе деньги. Много денег. Здесь десять тысяч. И ты при свидетелях возьмешь эти деньги. И дашь мне расписку в том, что следователь Турецкий взамен обязуется вывести из дела Ивонина Владимира. И прочее в таком духе. Сам знаешь…
Он подошел ко мне вплотную, открыл пакет: толстая пачка сторублевок. Аккуратно положил пакет мне на колени.
Я сбросил его на пол:
- Взяток не беру. И… вообще в эти игры не играю.
Серый невозмутимо сел на место. Но пальцы его дрожали.
- Без соглашения, извини, я тебя отсюда отпустить не имею права. Хотя ты мне и нравишься…
Генерал повернулся к солдатам.
- Отведите его в камеру!
И в мою сторону:
- Я жду два часа, Турецкий! Только два часа. Или или!
Я прокручивал в голове ход беседы с Серым, сидя в камере-одиночке с зарешеченным окном. Вообще-то мне ничего не стоило написать любую расписку этому Серому. Я бы выкрутился. Во всяком случае, Меркулов бы мне поверил, что у меня не было другого выхода и я просто-напросто спасал свою жизнь. Ей-богу, я сам себе удивлялся, валяясь на нарах, почему я этого не сделал. Но еще не все потеряно. Серый мне дал срок для раздумий. Все будет выглядеть очень натурально: все взвесил, решил, что погибать ни за что в таком возрасте не стоит. Берите своего Ивонина, я его в гробу видел… Но вот ведь какая штука: я знал, знал с самого начала, что ни при каких обстоятельствах не пойду на компромиссы.
Но если быть до конца честным, то я не верил, что они меня прикончат. Ивонин лишен охранительного разума, это ясно. Но ведь генерал Серый умный мужик. Он-то понимает, что ему придется отвечать за пропавшего следователя Мосгорпрокуратуры…
В камеру кто-то вошел. Конвоир, решил я, пришел отвести к Серому два часа истекли.
- Стален велел спросить, чего надумал?
Передо мной стоял Ивонин. На этот раз он был в гимнастерке без геройской звездочки. И мне почудилось, что он другой, чем тогда, в бункере. Нормальнее, что ли.
- Какой Стален?
- Серый, Стален Иосифович.
Ах, вот что. Этого Серого звали Стален, Сталин-Ленин, два вождя в одном имени, не много ли?
- Можете передать: никаких бумаг, никаких сделок…
Я отвернулся к стене, не встал с нар.
- Эй, следователь! Как тебя? Турецкий, надо поговорить!
От этих нормально произнесенных слов я ощутил беспокойство. Какую-то новую форму страха, словно гиена обрела вдруг человеческую речь…
- Зачем говорить. Тем более здесь, в такой-то вот обстановке.
- Другого раза не будет, слышь, Турецкий! Я бы сейчас хотел.
Он не требовал, не угрожал, хотя был в выигрышном положении и запросто мог сейчас пырнуть меня финяком, как пырнул Ким. Или даже пальнуть в лоб между глаз. Он смотрел на меня, как смотрят мальчишки на старшего товарища, когда хотят поделиться своими проделками и попросить совета, как бы лучше их скрыть от родителей.
- Я не совсем понимаю, о чем говорить. О чем ты хочешь говорить со мною?
- Об этом деле. Об этой девчонке, как ее; Ким, что ли. Я ее убил! Это точно! Точно, говорю, ты расследовал.
- Ну и ну! Такого поворота событий я, признаться, не ожидал. И за что ты ее убил?
Ивонин сел на нары, протянул мне пачку "Сэлем" и зажигалку.
- По уставу убил.
- По какому "уставу"?
- Такая у меня профессия, вздохнул Ивонин, я военнослужащий, приказ выполняю, вернее, не приказ, а устав. У нас есть наша библия, "Устав афганского братства" называется.