Рон пожал плечами и кивнул по ходу движения машин.
Тебе ведь туда, на стоянку? Мне в другую сторону, я тут рядом живу. Его рука чуть сжала плечо. Давай, Мэри, до завтра.
До завтра, уронила она и растерянно уставилась на его удаляющуюся спину.
Радость сменилась злостью на себя и опустошением. Давай же, действуй! Попроси объяснить задачу, предложи да хоть в столовой пообедать! Нет же, обомлела и замерла, как овца! А теперь что? Позвать? Глупо. Бежать за ним? Еще глупее.
На стоянке Мария села за руль своей старенькой «тойоты», но уезжать не спешила. Гадостно было на душе. Очень гадостно. Словно каракатица выпустила чернильное облако, и весь мир погрузился во мрак.
В голове звенело: «Диким русским не место среди нормальных людей». Будущее растянуло губы в фальшивой улыбке российского диктатора, из-за жадности и глупости которого у нее теперь неприятности. Политикой Мария не интересовалась и не хотела знать, чего же такого он сотворил в этот раз. Все воюет, гад, то с чужими, то со своими.
Она завела мотор, вырулила с парковки и вместо того, чтобы ехать домой, отправилась побродить в парке, уток покормить. Дома точно не получится успокоиться.
На парковке у парка мест предсказуемо не оказалось, но для ее крошечной «тойоты» нашелся закуток в самом конце кармана стоянки, возле обочины, где тоже парковались.
День выдался ясным и прозрачным, слишком теплым для октября. В парке народу было больше, чем хотелось.
Проходя мимо школьников горластых, подвижных, пестрых Мария отмечала, что они сбиваются в кучки по национальностям: англичане и арабы, которые тут давно, азиаты отдельно, недавно приехавшие арабы отдельно.
Девочка-китаянка лет десяти шла одна и на своем языке разговаривала с воздухом, всплескивала руками, смеялась, ее сияющие изумрудные глаза, измененные линзами дополненной реальности, намекали, что она беседует с голографическим другом или подругой. Мария сейчас тоже не отказалась бы от такой подруги.
Она и раньше ощущала себя не на своем месте, но раньше в классе были другие «русские» Амина из Казахстана и Пашка с Украины, которые сглаживали одиночество. Но они пошли в другую школу, и Мария осталась одна.
Где бы она ни жила, кем бы ни работала так и будет «дикой русской». Но и в Россию возвращаться не хотелось: там постоянно воюют, холодно. И никакой тебе свободы. Россия напоминала проклятый браслет, отсекающий ее от мира грез.
А здесь?
Вспомнился огромный дом отца с мраморными лестницами. У Марии было две комнаты: спальня и игровая с таинственным лесом, железной дорогой и горками. В саду был пруд, куда летом выпускали золотых рыбок. В гости приходили подруги Юля, Алина и Ника. И Егорка, который написал записку с признанием в любви.
А еще квартира в Ялте на верхнем этаже высотки, откуда открывался вид на весь город и море. С этой квартиры начинались ее воспоминания. Было ей чуть больше пяти, и днем она боялась подходить к окну, так и казалось, что дом покачнется и упадет. А еще боялась врачей и людей в белом, на них похожих. Мать говорила, что она тяжело болела менингитом и натерпелась в больнице, отсюда и страх. Но этого Мария не помнила, как и всего, что было до болезни.
Зато отлично помнила ласковое море в Ялте, пахнущее кремом для загара, арбузными корочками и еще чем-то прекрасным, навсегда утерянным.
Сейчас мать снимала квартиру на Лием Уэй, на западной окраине возле болотца, откуда до станции метро Райслип ехать минут двадцать. Когда-то это был промышленный район, потом его перестроили, заводы стилизовали под торговые центры, но двухэтажные кирпичные дома по-прежнему напоминали бараки из карикатур про Россию. Стоило увидеть их, и рождалась мысль: «Твои дела плохи, подруга».
Да, в Лондоне перспективы, но Но для талантливых, нестандартно мыслящих. Мария не питала иллюзий относительно себя: она обычная зубрилка, середняк. К тому же «дикая русская» и для местных таковой останется навсегда. Могущество отца сюда не распространялось.
Перспективы не радовали, а возвращение в Россию Мария не рассматривала, это все равно что добровольно посадить себя на цепь. Каждый ее соотечественник мечтает оказаться здесь, не каждому везет, так что жаловаться грех. Наверное.
Пять лет потерпеть и она закончит обучение, будет делать что хочет
Пока пять лет казались нереальным сроком, лучшими годами, вырванными из жизни старым самодуром.