Капризная маркиза - Олег Раин

Олег Раин

КАПРИЗНАЯ МАРКИЗА

1

 Да ты гоблин!

 Сам, блин, гоблин!

 Кто, блин, гоблин?!

 Молодые люди! Потише можно?

Я чуть склонила голову, чтобы разглядеть первопричину шума. В проеме между кресел увидела сидящих впереди «молодых людей». Любителям «печь блины» было, пожалуй, лет по пятнадцать немногим старше меня. Но, в самом деле, гоблины. Толкали друг дружку локтями, шипели, точно гуси, и по-прежнему продолжали спор. Соседи поглядывали на них с осуждением. Хотя странно Боинг ревел так, что любой шум казался несерьезным. Подумаешь, парочка лишних децелов-децибелов

Я вернулась к дневнику и размашисто вывела:

«Новый Год в Париже что может быть чудеснее! Родина синематографа и родина первых дагерротипов дедушек и бабушек современной фотографии, город Наполеона и Луи де Фюнеса, город, по которому бродили белые генералы Врангель, Деникин, Кутепов, город, где жил знаменитый Куприн»

Я нахмурилась. Врать в собственном дневнике становилось делом привычным. А что! Все кругом врут. Чтобы историю встопорщенную причесать, макияж в мемуарах подвести. Вроде программы «Фотошоп». Один мой знакомый фотограф таким образом известным стал. Ему и семейные фото заказывали, и снимки для портфолио, и документы. Фотограф до того увлекся сведением бородавок, сглаживанием морщин и увеличением лбов, что одного из его клиентов задержали, в конце концов, на паспортном контроле. Пограничников возмутило дикое несходство с оригиналом.

И все равно, правду катать скука. Опухнешь раньше времени. Даже Париж, если говорить правду, в дутышах может оказаться! А что? Город позы и жеманного жеста. Город ахов и охов, которые я терпеть не могу

Ах, вы не бывали еще в Лувре! Непременно зайдите!

Ах, этот дворец Тюльри! Ах, этот дивный Монмартр!..

А еще чудные устрицы под белым соусом, морские гребешки по-провансальски, утиное карпаччо, ризотто с лангустами!  и все с восклицательными знаками! Не тошнит?

И, между прочим, именно в достославном Париже погибла моя любимая принцесса Диана. И тех же белых генералов здесь же отлавливали. Деникин, правда, успел срулить за океан, а вот генерал Миллер не успел. И Врангель с Кутеповым не успели. Кто там у нас остался? Куприн? Так он едва не умер в Париже с тоски-печали. И великий Гайто Газданов вынужден был бомбить на такси, влачить полунищее существование. Словом, причин, чтобы относиться к этому кружевному городу без особых восторгов у меня хватало. Однако я твердо знала, что писать об этом в дневнике ни за что не стану. Ворчунов на свете без того, как перхоти, а дневники, по-моему, надо писать веселые такие, как у Юрия Никулина, например. Или у Льва Дурова. Чтобы потомки листали и завидовали. А начну грусть-зеленку размазывать, обзовут, как моя мама, капризной маркизой и читать не будут. Тоски у всех своей хватает и синей, и самой черной.

Вот и буду веселиться!

Наперекор всем!

Шариковая ручка вновь энергично заплясала по бумаге: «Нет, все-таки я везунчик! Хоть и типичная ОРД. В переводе обычная российская девчонка. Нас меньше, чем в бывшем СССР, но все еще орды. И вместе мы одна развеселая Орда. Родители у нас олды, и вообще орднунг по-немецки порядок. Порядка у нас, правда, нет, но, может, это и хорошо?..»

Я снова отвлеклась, устало размяла пальцы. Прямо не дневник, а выделывание какое-то! Отложив ручку, искоса поглядела в иллюминатор: там вовсю сияла первозданная лазурь, внизу сугробами скользили облака чистые, не оскверненные окурками и пивными жестянками. Крыло у боинга напряженно покачивалось, явно раздумывая, не отвалиться ли совсем, но гоблины, что сидели впереди, ничего не замечали и с хихиканьем что-то пихали друг другу за шиворот. Я подумала, что если крыло все-таки отвалится и мы начнем падать, они и тогда затеют какую-нибудь свару. «Это ты, блин, виноват самолет раскачивал!.. Да сам дятел! Кто в туалете курил!.. И чё? Самоль с курева глюкнул?..». И так далее в том же духе.

Я покосилась на дневник и, собрав все свое мужество (или что там у девчонок положено собирать?), упрямо продолжила:

«Имечко, между прочим, у меня тоже классное Жанна, но отныне я буду зваться Жаннет. Поскольку Франция все переиначивает на свой лад. У них даже ударения ставится на последнем слоге. Для пущей загадочности. Французы вообще строят из себя загадочных. Через одного Жюльены да Сорели А в общем, мы летим прямехонько на запад. Земли нет, она съедена облаками, а мы еще выше. За бортом колотун: пятьдесят два градуса, так что если кто рискнет распахнуть иллюминатор, враз станет сосулькой. И все мы станем. Красивая получится картинка! Самолет садится, подкатывают трап, а внутри полторы сотни застывших изваяний! Самое красивое, конечно, мое,  на меня и будут все таращиться. Да еще, может, на двух гоблинов, что так и замерзнут, сцепившись в последней схватке. Само собой, нас тут же позолотят и развезут по ближайшим музеям. Меня, конечно, в Лувр (ах, этот Лувр!), старичка, что рядом со мной, в дом инвалидов (ах, этот Дом!), а гоблинов (если сумеют растащить), наверное, в каком-нибудь парке прислонят, в Булонском или Венсенском, короче, вроде наших женщин с веслами»