Шарлотта повернулась к нам спиной и, легко взбежав по тропе, скрылась за воротами. Я выбранил себя последними, грязными словами. Это для меня дуэль между её отцом и моим мало что значила. Это я, забывший корни бродяга, плевать хотел на древнюю вражду и кровные узы. Для Шарлотты де Жальер я был и остался сыном убийцы её отца. Человеком, которого надлежит ненавидеть.
Ничего, Барт, ухватил меня за предплечье Бруно. Ничего. Пойдём.
Опустив голову, я побрёл по усыпанной щебёночным камнем дороге прочь. Сопровождаемые угрюмыми крестьянскими взглядами, мы пересекли деревеньку Жальер, миновали церковь, за ней заросшую дроком узкую полосу ничьей земли и ступили на окраинные улицы Орво. Жители обеих деревушек традиционно недолюбливали друг друга, так же, как их бывшие сюзерены, а ныне сдающие землю в аренду работодатели.
Вы к кому, сударь? сдвинув шляпу на затылок, озадаченно почесал лоб случившийся навстречу папаша Жоффре, кузнец. Ежели к его милости, то Его милости больше нет.
Я вскинул на кузнеца взгляд.
Я теперь и есть его милость, папаша Жоффре.
Господин Этьен? охнул он. Боже милосердный, господин Этьен, это и вправду вы?! Поль, Жак, Николя, Луиза, Сюзанна, чёрт вас всех побери!
На крыльцо примыкающего к кузнице дома высыпало семейство Жоффре.
Барон Этьен вернулся, надрывался папаша, слышите, люди?! Барон Этьен вернулся домой! Мы все молились за вас, господин барон, и бог услышал наши молитвы. Какое счастье, что вы живы. Какое счастье, что владение не уйдёт с молотка. Поль, Николя, тащите вина! Нет, к чертям вино, несите коньяк, самый лучший! Я хочу выпить за здоровье его милости!
Я выпил с папашей заздравную, потом разгонную, затем ещё и ещё, со всеми подряд и с любым и каждым. Мне было хорошо, так хорошо, как никогда прежде. Я только теперь понял, что вернулся. Вернулся Вернулся! Я вернулся домой.
До замка Орво Бруно меня донёс на закорках.
Ничего, Барт, бормотал он, взбираясь по узкой винтовой лестнице. Не волнуйся, пока есть я, с тобой ничего не случится.
Продрав наутро глаза, я спустился в гостиную и я не узнал места, в котором прожил восемнадцать с довеском лет. Мрачная зала с портретами предков по стенам стала ещё мрачнее за счёт громоздящейся в углу уродливой латунной махины с трубами до потолка и сцепленными друг с другом зубчатыми шестернями.
Барт, к тебе с визитом старик, появился на пороге гостиной Бруно. Тот, что живёт в восточной пристройке. Дрянной он, этот старик, и склочный. Впустить?
Дрянного и склочного старика звали Фридрихом Фогельзангом, и через полчаса после знакомства мне уже нестерпимо хотелось отрезать ему язык или на худой конец вбить в рот кляп.
Электричество, герр барон, есть прогресс, безостановочно дребезжал старик. Вы знать, кто я есть? Я есть учёный, герр барон, я учиться Венский университет, когда вы ещё пачкать штаны. Механика и магический механика. Мне уже три месяц не платить деньги. Герр Антуан забывать платить и помирать. Я есть подать в суд, герр барон. Я жить здесь, пока не получать мои деньги. Я
Довольно! прикрикнул на него я. Какого чёрта я должен вам платить? За это? я подскочил к уродливой махине в углу и пнул ближайшую трубу так, что она загукала, будто рассерженный филин. Я лучше заплачу жестянщикам, чтобы они это барахло отсюда вынесли.
Вы есть глупец, герр барон, укоризненно покачал головой Фогельзанг. Вы есть молод и потому много глуп. Вы знать, какой сейчас есть век? Двадцатый, герр барон, если вы не знать. Я учиться вся моя жизнь. Герр барон Робер платить мне много деньги. Герр барон Антуан платить много деньги, когда не забывать. Я показать вам замок, герр барон. Вы много радоваться.
До полудня под непрерывный дребезжащий тенорок я обходил залу за залой и много радовался. В библиотеке по стенам висели провода и что-то жужжало из отдушин под потолком. В обеденной застыл у стены приземистый агрегат, из которого торчали по сторонам трубы, словно из плохо ощипанного ежа иглы. Старик, беспощадно перевирая слова, объяснил, что агрегат называется механизмусом, и внутри этого механизмуса имеются лампы, поэтому, когда он подаёт на стол, вокруг всё сверкает и становится очень красиво. На кухне от нагромождения труб, проводов и шестерней попросту рябило в глазах. Лишь оружейная почти не изменилась, если не считать врезанного в стенную нишу и оплетённого проводами уродства с множеством отростков по бокам. Уродство походило на лохматого осьминога, но старик назвал его катушкой и объяснил, что на этой катушке, мол, всё и держится, потому что электричества за просто так не бывает, и механизмусы хорошо работают, когда в катушке много энергетической силы, а когда мало работают кое-как.
Развешанные по стенам доспехи и оружие на время примирили меня со старым брюзгой. Алебарды, копья, мечи, арбалеты, шпаги, мушкеты, которыми владели мои предки, латы и шлемы, которые они носили, с детства внушали мне трепет я кожей ощущал сопричастность тому, что происходило столетия назад. Бережно касаясь пальцами рукоятей, лезвий и гард, я двинулся вдоль стены и остановился у створчатого окна, где на своём обычном месте стоял скелет. Кому принадлежал скелет при жизни, было неизвестно мечтающий выучиться на врача Антуан выклянчил его у знакомого гробовщика, когда я был ещё ребёнком. Назвал Антуан своё приобретение Жальером, так что отец, поначалу впавший при виде скелета в нешуточный гнев, расхохотался и позволил его оставить.