Чу! Кто-то скачет. Со стороны лесной дороги приближается топот копыт. Вскакиваю с расстеленной попоны, на которой валялся. Рюмин уже поднял егерей. На поляне за опушкой в считанные секунды выстраиваются шеренги. Блестят в лучах солнца начищенные штыки. Если это французы, встретим так, что мало не покажется. Только зря тревожились. На поляну влетают бородатые всадники с пиками, одетые в синие мундиры и такие же шапки. Казаки
Нашли, господа! выпаливает Чубарый, подлетев к нам. Здесь неподалеку. Четыре шестифунтовки и около сотни прислуги.
Немцы или французы? интересуюсь.
По мундирам не разобрать, пожимает плечами хорунжий, все в пыли. Нам без разницы.
Он щерится, показывая крупные, лошадиные зубы. На покрытом пылью лице они кажутся белыми, хотя на деле прокурены до желтизны. Любит казак трубочку.
Николай Иванович! смотрю на Рюмина. Людей на конь!
Штабс-капитан кивает и бежит к роте. Со стороны смотреть полнейшее пренебрежение уставом и традициями: подпоручик командует старшим по чину. И ерунда, что по должности я выше младший офицер при командире батальона. Чином и старшинством ниже? Значит, не моги. Однако командовать операцией Спешнев поручил мне. Почему? Семен искренне убежден, что мне сам черт ворожит, и некогда прибившийся к его роте фельдшер невероятно удачлив. Очень серьезный довод по нынешним временам военные суеверны. Командиры рот не возражали: о наших Семеном подвигах известно всей армии. Был только спор: чью роту выбрать? Батальоном идти нельзя: четыре сотни людей и коней провести в тыл неприятеля сложно, да и не нужно. Последнее объяснил я. Для наскока на крупную часть батальона все равно мало, а для партизанского рейда достаточно роты. Вот и встал вопрос: какую из них взять? Захват пушек это гарантированный орден и повышение в чине. Командиры двух рот схлестнулись в споре: каждый хвалил своих егерей и себя любимого. Молчал только бывший фельдфебель, ныне прапорщик Синицын, принявший у Спешнева нашу бывшую роту. Робеет Антип Потапович в обществе благородий, не привык еще. Ничего, это временно. Да и мы Семеном решили его егерей в рейд не брать. Во-первых, их мало вышло из Смоленска, половина роты пополнение из рекрутов. Боевая ценность новобранцев сомнительна, пусть поучатся у ветеранов. Во-вторых, ни в одной роте армии нет стольких Георгиевских кавалеров. Знаки отличия военного ордена носят Синицын и все его унтер-офицеры, есть они и у рядовых егерей. А вот в ротах Рюмина и Голицына такого не наблюдается, хотя сражались они на подступах к Смоленску и в самом городе геройски. Обычное дело: награждают тех, кто у начальства на виду. Мы с Семеном в этом отношении вне конкуренции: отдельная рота при командующем армией. Теперь уже батальон
Спор офицеров разрешили жребием, и он выпал Рюмину.
Не сердитесь, Михаил Сергеевич! улыбнулся Спешнев огорченному Голицыну. Будет и для вас дело. Сочтемся славою. Про вас и без того в песне поют.
Чистая правда. Это я запустил в оборот песню из моего мира о корнете Оболенском и поручике Голицыне. Но там они были вымышленными героями, здесь нашлись реальные. По крайней мере, Голицын. Чин и фамилия совпали? Конечно. Герой? А как же! Значит, песня про него. Сам слышал, проезжая мимо одного из бивуаков, как чей-то голос выводил: «Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский налейте вина» Популярна в армии, и переделанная мной егерская «Отшумели песни нашего полка». «Не обещайте деве юной любови вечной на земле» распевают во всех кавалерийских полках, в казачьих «Только пуля казака во степи догонит». Я тут, похоже, Пахмутова и Добронравов в одном лице. Сарказм, если кто не понял
Ведомая казаками рота втягивается на лесную дорогу. Подкованные копыта глухо месят пыль, звякает амуниция, скрипят ремни, фыркают лошади. Жужжат в воздухе слепни, атакуя потные лица. Шума производим немало, но он вязнет в приступивших к дороге елях. Время от времени пересекаем вырубки. Лес здесь спелый, места заселенные, вот и сводят потихоньку растительность мужички. Они и дорогу, по которой движемся, проложили хрен бы иначе мы здесь пробрались. Путь разведали казаки, в таких рейдах они незаменимы.
Лес кончается, выбираемся на ржаное поле. Хлеба стоят нетронутыми не добрались сюда французские фуражиры. Доберутся На холме за полем небольшая деревенька в дюжину дворов, дорога идет к ней. Колонна втягивается в селение и движется дальше. Крестьян не видно, даже детей, не бродят по улице куры и поросята. Жители ушли или спрятались. Пусть нам они не нужны. На околице оборачиваюсь и смотрю назад. Ротные фурлейты[6] и приданные им в помощь казаки исправно гонят табун расседланных коней. Зачем они нам? Узнаете.
Ведомая казаками рота втягивается на лесную дорогу. Подкованные копыта глухо месят пыль, звякает амуниция, скрипят ремни, фыркают лошади. Жужжат в воздухе слепни, атакуя потные лица. Шума производим немало, но он вязнет в приступивших к дороге елях. Время от времени пересекаем вырубки. Лес здесь спелый, места заселенные, вот и сводят потихоньку растительность мужички. Они и дорогу, по которой движемся, проложили хрен бы иначе мы здесь пробрались. Путь разведали казаки, в таких рейдах они незаменимы.