— Я не так уж молод, — сказал он. — Мне семнадцать лет.
Она мечтательно вздохнула.
— Когда мне исполнится семнадцать лет, я буду танцевать каждую ночь и ездить в театры и на пикники. Когда я стану взрослой, я стану делать все, что пожелаю.
Ее личико светилось радостью предстоящих удовольствий, и она была красивее всех девочек, которых ему приходилось видеть. За последнюю неделю он использовал малейшую возможность, чтобы только взглянуть на нее. Она была похожа на сверкающую драгоценность, которой он мог лишь издали любоваться и мечтать.
— Папа собирается увезти меня назад во Францию, как только будет безопасно туда ехать, — со вздохом сказала она. — Благодаря Наполеону Бонапарту положение в стране, кажется, стабилизируется. Если так будет и дальше, то мы, возможно, туда возвратимся. Так говорит папа. И еще он говорит, что пора перестать мечтать о восстановлении королевской власти.
— Значит, ты, возможно, будешь танцевать в Париже, — сказал он.
— Да, — сказала она, и глаза ее мечтательно затуманились. — Но я предпочла бы остаться в Лондоне. Англию я знаю лучше, чем Францию. Я даже говорю по-английски лучше, чем по-французски. Я бы с удовольствием осталась здесь навсегда.
В ее речи слышался легкий французский акцепт, что делало ее еще более привлекательной. Ему нравилось слушать, как она говорит.
— Ты ведь сын маркиза, не так ли? — спросила она. — Почему у тебя другая фамилия?
— Я ношу фамилию матери, — сказал он. — Она умерла позапрошлой зимой.
— Вот как? — сказала она. — Как печально! Моя мама тоже умерла, но я ее не помню. Насколько я помню себя, я всегда жила с папой. А как тебя зовут?
— Роберт, — ответил он.
— Роберт, — произнесла она по-французски и, рассмеявшись, повторила имя по-английски. — Потанцуй со мной, Роберт. Ты танцуешь?
— Мама учила меня, — сказал он. — Но где мы будем танцевать? Прямо здесь?
— Почему бы нет? — сказала она, легко поднявшись со скамьи и протягивая ему изящную ручку. — Музыка хорошо слышна отсюда.
— Но ты поранишь себе ноги о камни, — сказал он, взглянув на ее тонкие шелковые туфельки.
Она рассмеялась.
— Мне кажется, Роберт, ты ищешь предлога, чтобы не танцевать, — сказала она. — Думаю, что твоя мама вообще не учила тебя танцевать, а если учила, то ты не смог научиться, потому что у тебя, наверное, обе ноги левые. — Она снова рассмеялась.
— Ошибаешься, — возмутился он. — Если хочешь, то давай танцевать.
— Как неохотно ты выполняешь мою просьбу, — заявила она. — Ты должен испытывать радостное волнение, предвкушая танец со мной. Ты должен показать, что танцевать со мной — мечта всей твоей жизни. Ну ладно. Давай танцевать.
Он еще почти ничего не знал о женском кокетстве. Правда, Молли Ламсден, одна из горничных в доме его отца, не раз умышленно оказывалась у него на пути и принимала соблазнительные позы, заправляя по утрам его кровать. Однажды, когда он попытался поцеловать ее, она выскользнула из его рук и заявила, что ее благосклонность бесплатно не получишь. Но разве можно сравнить полногрудую деревенскую девчонку Молли с Жанной Моризеттой?
Они танцевали менуэт на вымощенной булыжником террасе, залитой лунным светом. Оба молчали, сосредоточив внимание на доносившихся звуках музыки и танцевальных па. Хотя его внимание, по правде говоря, сосредоточивалось больше на стройной фигурке девушки, с которой он танцевал. В его руке лежала ее рука — теплая, маленькая, нежная. Он подумал, что сейчас самый чудесный момент в его жизни.
— Ты такой высокий, — сказала она, когда музыка закончилась.
Он был ростом почти шесть футов. К сожалению, рос пока только в высоту. Назвать его худеньким было мало. Он был длинным и тощим и терпеть не мог смотреться в зеркало.