«Остановка сердца. До необратимой смерти мозга осталось Время пошло»
И время шло. Оно бывало таким разным!
То стремительным, когда кровь черно-красным потоком неслась из операционной раны в пластиковые вакуумные банки, и ты превращался в десятирукого Будду, успевая одномоментно:
вонзать канюли в вены, ставить пакеты с кровью, плазмой, тромбоцитарной массой;
отшвыривать в угол пустые пластиковые мешки из-под физраствора, Хартмана и прочих жидкостей, которых можно влить в человека, спасая ему жизнь;
подгонять нерасторопных помощниц и неуклюжих, как щенки, младших врачей;
заказывать новую кровь в Банке Крови, подсчитывать в уме кровопотерю и адекватность ее возмещения;
выхватывать с монитора одним взглядом все показатели жизнедеятельности, анализировать их и сохранять в памяти, чтобы потом, когда сможешь вздохнуть, занести в компьютерную карту больного;
следить, чтобы температура тела не упала ниже критической отметки, около которой ждет старуха с косой. А это непросто, когда живот распахан от грудины до лобка и весь ливер наружу, и кровь льется туда и обратно рекой;
и, конечно, материть вполголоса, а иногда и в полный голос! хирургов, которые довели и больного, и тебя до жизни такой.
То оно, время, становилось тягучим, резиновым, как часы на картинах Сальвадора Дали, когда тебя диким криком по телефону вызывают в операционную. Ты влетаешь и видишь чернеющее на глазах от тяжелого ларингоспазма тельце младенца, а бестолковый твой подчиненный стоит застывшим от растерянности истуканом, а вены нет, и не будет. Не будет, если ты ее не отыщешь и не «откроешь».
И ты знаешь, что, начиная с этого момента до остановки сердца, у тебя есть 90 секунд, если не сможешь «раздышать» ребенка.
Вся операционная застыла и смотрит только на тебя.
Во рту твоем сухо и горько от выброса адреналина. Стараешься унять дрожь в руках, стук собственного сердца в ушах мешает слышать уходящий в пике монитор. А внешне ведь само спокойствие! И успеваешь «запихать» трубу, останавливая обратный отсчет на последних секундах, так в кино красные, быстро бегущие назад цифры на таймере бомбы замирают на цифре «1».
И пока это им Мишке и Эльке удавалось всегда: остановить обратный отсчет.
Двери всех офисов радовали бы армейскую душу унылым единообразием: белая рама, дверная плата под темно-коричневое дерево. Единственное различие порядковые номера: 201, 202, 203
Дверь Колдуна выходила седьмой по счету слева, номер офиса 209, как записала Элька. Дверь эта была действительно седьмой по счету слева. И на ней сталью отблескивали большие цифры «29»2.
Странно, пробормотал Миха.
Что странно? Эля стояла чуть за ним, привычно уткнувшись носом в его плечо.
Номер кабинета Он должен быть «209», и у тебя так и записано а тут «29». Ничего не перепутала?
Ну, ты прямо! задохнулась от возмущения Элька. Если я имен не запомнила, это еще не значит
Все, все, все! Мишка поднял руки жестом «сдаюсь».
Может, «ноль» в номере просто упал? предположила Эля.
Может, и упал. Мишка с сомнением покачал головой. Только цифры стоят слитно, без пропуска.
Вздохнул и протянул руку к кнопке звонка обычной, ностальгической, с виду советской пуговке, без выкрутас, понтов и прибамбасов.
Миш-ша! тихонько прошептала Элька. И что-то в ее голосе шевельнуло волосы на затылке Михи и, легким морозцем пробежав по коже, заставило рвануться глазами за ее взглядом.
На правом косяке двери пылала желтым огнем массивная мезуза, на вид чистого золота, впрочем, Миха был не бог весть какой спец в ювелирке, мог и ошибиться.
Она не светилась отраженным светом люминесцентных ламп или живого солнца. Нет, нет, она именно горела! От нее исходило желтое пламя, но без жара, хотя казалось коснись, и сожжет руку в момент!
Мезуза разгоралась прямо на их глазах. И чем больше она разгоралась, тем ярче на ней проступало прозрачное голубое сияние буквы «Шин» на ней, отражаясь в их распахнутых глазах. Мишина рука застыла, так и не коснувшись звонка. Но дверь, тем не менее, широко и быстро распахнулась.
Пожалуйста, проходите пророкотал мощный, оперный баритон.
Нет-нет! Простите! Повремените чуть! человек, открывший им дверь, бросил озабоченный взгляд на мезузу:
Мезуза чуть ли не плавится! Да и алмаз вот-вот вспыхнет! Сколько же на вас черного! задержитесь немного над порогом просто постойте, прошу вас, я скажу, когда можно будет зайти! Вот так Превосходно! Порог, скажу вам, сделан из гейландита. Не слышали никогда, я полагаю?
И не ожидая от них, оторопевших, ответа, продолжил:
Это особенный камень. Не драгоценный, но достаточно редкий. Мне его поставляют геологи из Сибири. Знаете ли, по роду своей деятельности порог мне приходится менять постоянно. Камень обладает редчайшей способностью забирать на себя отрицательную, черную энергию у переступающих через него. У меня его емкость насыщается быстро.
«Господи, не дай Бог, болтуном окажется», с неприязнью подумал Мишка.
Он посмотрел вниз, и первым переступил одной ногой через порог довольно широкую, сантиметров двадцать, не меньше полосу серо-голубого камня, и рефлекторно напрягся в ожидании: удара молнии? грома? покалывания в висках и прочей атрибутики книг в стиле «фэнтэзи»?