— Помнишь, он был у нас лет пять назад? Загорелый, лысый, тощий и ходит боком, помнишь?
Сподгорятинский!
— А, — протянула Наталья Михайловна, отворачиваясь к сковородке. — Тот самый, который уговорил нас не разводиться? Притом, что мы и не собирались, как мне помнится.
— Но он уже едет! — вскричал Вадим Кузьмич.
— А я что? — Наталья Михайловна с недоумением посмотрела на мужа. — Разве я возражаю? Пусть едет. Накормим, уложим, переспит. Картошка есть.
— Он ненадолго, — заверил Вадим Кузьмич. — Даже если мы оба станем перед ним на колени и будем умолять задержаться.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — Наталья Михайловна горько усмехнулась, хотя в общем-то у нее не было основания для подобной горечи. Но разговор происходил на кухне, и этим все объяснялось. Движением головы она откинула назад обильные крашеные волосы и вздохнула. С такими волосами и где? У плиты.
— Вовушка едет из Испании, — маялся за ее спиной Вадим Кузьмич. — Ему нужно завтра зайти в управление, там, оказывается...
— Откуда он едет? — звонко спросила Наталья Михайловна.
— Из этой... Как ее... Из Италии. Хотя нет, из Испании.
— А что он там делал? — с легкой скорбью спросила Наталья Михайловна, присаживаясь на расшатанную табуретку. Она вдруг остро ощутила неуютность своей маленькой, скромненькой, бедненькой кухоньки, увидела себя в замусоленном переднике и с рукавами, перемазанными землей, увидела картошку, салат из свеклы и лука — ужин, которому она отдала целый час своей единственной жизни. Все это вступило в унизительное противоречие с одним только словом «Испания». Перед ее мысленным взором промелькнуло побережье синего моря, беззаботные люди в ярких купальниках, старинные замки, к которым мчались на перламутровых машинах веселые женщины в вечерних нарядах и обходительные мужчины, промелькнула залитая разноцветными лучами сцена, красавица в платье с длинным подолом, красавец в распахнутой сорочке и с обнаженной саблей в руке, брызжущий кровью бык, счастливое лицо тореадора ликующие толпы, долговязый всадник в латах и с копьем наперевес... И все это на фоне простоватой Вовушкиной физиономии.
— Он звонил из автомата, там народ собрался, очередь... Уточнил наш адрес и повесил трубку, — виновато проговорил Вадим Кузьмич. — Не мог же я сказать, что...
— А где, говоришь, он был до этого? — спросила Наталья Михайловна, не отрывая глаз от картофельных очисток.
— В Пакистане.
— Да-да... Я вспомнила.
О, сколько чувств увидел Вадим Кузьмич на лице жены! Но больше всего его поразила уязвленность, явственно проступившая на знакомых чертах. Наталья Михайловна тяжело переносила долетавшие до нее вести о том, кто из знакомых каких побед добился. А к победам она относила ту же поездку в Испанию, новую должность, хрустальную вазу, отдых у моря, билет на выступление замечательного фокусника Акопяна, приложение к журналу «Огонек»...
Уронив белое лицо с гордым профилем в перемазанные землей ладони, Наталья Михайловна некоторое время сидела без движения. Вадим Кузьмич поймал себя на том, что не испытывает к жене ни малейшей жалости. Удовлетворение — вот чего больше всего было сейчас в нем. Он не стал напоминать Наталье Михайловне о том, как стремилась она уехать из шахтерского поселка, — до сих пор перед его глазами стояло ее молодое, залитое слезами лицо, и поныне слышал он горячий шепот:
«Вадик, уедем, уедем, уедем! Не могу! И ты здесь пропадешь! Уедем, Вадик, и будем жить среди нормальных людей! Я права, Вадик, ты увидишь, я права!»
Понимая, что самое лучшее — погладить жену по волосам, коснуться ее плеча, Вадим Кузьмич усмехнулся, осознав, что он этого не сделает. Наталья Михайловна подняла голову, ненавидяще посмотрела в темное окно...