Илия переступил через нее, плачущую от боли, и втащил в дом, поддерживая под руки. Стоило ему отпустить ее, как она тут же встала и направилась обратно к двери. Он сбил ее с ног. Она поднялась и пошла к двери. Он ударил ее, и она снова рухнула на землю. На коленях она продолжала ползти, и тогда он пнул ее ногой. Тяжело дыша, но не произнося ни слова, Алана из последних сил выпрямилась и заковыляла к выходу. Тогда Илия закричал и начал избивать ее, пока, окровавленная, она не распростерлась без сил на полу. Изнуренный борьбой, Илия встал рядом на колени, всхлипывая от стыда, боли и любви к ней. Тихим голосом он стал объяснять что-то, на этот раз вслух, но она не слышала. Дышала она прерывисто, затрудненно.
— Мы не можем уйти. Ферма Вортинга — это мы, и если умрет она, умрем и мы, — сказал он и сразу возненавидел произнесенные слова, возненавидел себя самого, эту ферму, этот лес, этот воздух, который не прольет своих слез, пока не пересохнут, навсегда слезы людские. Он отвернулся от жены и посмотрел на дверь.
На пороге стояли оба сына и молча смотрели на него.
Стоило ему подняться и повернуться, как они с расширившимися глазами отпрянули, а когда он подошел к двери, они уже бежали. Пробежав шагов двадцать, они остановились. «Кончайте пялиться на меня», — подумал он, но они не услышали. Он зашел в южный сарай и, встав на чурбан, полез на низенькую крышу. Очутившись на крыше самого дома, он пополз к тяжелой деревянной балке, которая шла посредине хижины. Добравшись до своей цели, он встал, выпрямился во весь рост и оглядел ферму.
Пшеница своим цветом стала похожа на выжженную землю, желтовато-белые поля казались поверхностью неподвижно застывшей реки. Далеко, в юго-западном углу Илия разглядел большой камень. Он повернулся и посмотрел на лес.
Нельзя сказать, что засуха абсолютно не отразилась на деревьях. Иные из них умерли, другие посерели, ожидая близкого конца, но большая часть по-прежнему зеленела, и густая зелень листвы в открытую насмехалась над гибелью Фермы Вортинга. Илия беззвучно выругался, проклиная этот лес. Лес Вод, так он назывался. И не за бесчисленные ручейки и речушки, пронизывающие его. Скорее, за гору Вод, самый высокий пик в мире, который одиноко высился прямо посреди чащобы, в стороне от остальных гор. Хоть этой зимой снега не было совсем, шапка горы Вод все еще белела прошлогодним снегом. Даже если снег вообще больше никогда не выпадет, гора Вод все равно будет упорно держаться за свою воду, закованную в лед.
Илия перевел взгляд немного южнее горы Вод. Там, всего в нескольких милях от Фермы Вортинга, возвышалась громада, которая сразу привлекала взор. Это был настоящий замок, сделанный из свежесрубленного дерева, по крыше его ползали фигурки, видимо, заделывая прорехи. Это была новая гостиница его брата, Большого Питера. «Засуха никак не отразилась на моем братце», — подумал Илия; брат, когда-то покинувший ферму, процветал вовсю, тогда как он, Илия, который остался, терял урожай за урожаем, терял свою семью.
Илия ненавидел своего брата, которому нисколько не повредила засуха, ненавидел деревья Леса Вод, которым засуха тоже была нипочем, ненавидел гору Вод, чьи снега не таяли даже в такую жару. Он опустил глаза и возненавидел пыль, поднимающуюся над остатками пшеницы, возненавидел Ферму, которая приковала его и его семью к этому гиблому месту. Но больше всего он ненавидел тот камень в юго-западном углу, который говорил с бабушкой и сейчас.говорил с ним, хотя Илия его не слышал. Он говорил, что если Илия уйдет, то его ждет страшная участь. Вместе с ним погибнет весь мир, и труды Язона пропадут впустую. И он возненавидел Язона, возжелав, чтобы все созданное им обратилось в прах.