Но пока что длится Пятая послеатлантическая эпоха! И ни у кого, кроме, быть может, Вас, мой дорогой продвинутый коллега, и сверхъестественно одаренного (возьмите хотя бы его аппарат к двухтомнику, 1990 года, Ницше) Карена Свасьяна, органа Фихте Штейнера, увы, еще нет!! Не было его также ни у кого из философов от Гуссерля до Гальцевой, включая Бердяева. Именно поэтому ни до кого из нас не доходит сама соль Штейнеровой ФС: поверьте, мы просто биологически не в состоянии прикоснуться к ее сокровенному существу!
Дорогой профессор! И всё это было бы ничего: когда-нибудь ФС прочтут, кто то, может, уже даже родился в мир с заветным тайным органом! Но главный то ужас, главная трагедия «книги жизни» состоит в том, что само ее «естественнонаучное» существо давно думаю, уже более ста лет назад безнадежно устарело. Сейчас нет той естественной науки, на которую ориентируется Штейнер, нет не только Гётевского естествознания, но и методологий экспериментатора Резерфорда и даже верившего в мировой эфир Х. Лоренца, предшественника уже априорной физики Эйнштейна. Опять таки я говорю это со знанием дела: Вы в курсе того, что я физико химик с университетским и академическим стажем и что я оставила естествознание (на завершающем этапе аспирантуры), безнадежно устав от постоянной мысли о том, что познаю́ то я вовсе не природу, а созданную мною же самой, изначально мне уже известную математическую модель. Я переживала это как картёжный блеф. Смешно же посвящать жизнь такой ерунде! Но дело, конечно, не во мне. Философия науки ХХ века на бесконечные лады перепевает то, что сознаёт всякий естествоиспытатель: научный предмет ныне не имеет никакой физической реальности, которая испарилась в уравнениях, искорёжена и сублимирована приборами, растворена в царской водке, искажена стеклами микроскопов и телескопов. Соответственно этому познание открыто уступило место описанию. Я уж не говорю о веке XXI-м: мы все, мощным пылесосом Интернета, ныне втягиваемся в иной виртуальный мир и скоро просто позабудем о старом, оставшемся непознанным, «софийном» универсуме.
Штейнер обращался к своему современнику рационалисту естествоиспытателю, надеясь склонить его к «умнóму» духоведению. Но уже на мое поколение приходится трансформация господствующей парадигмы сознания: «физики» уступили свой приоритет «лирикам», над естественнонаучной ментальностью возобладала гуманитарная. В настоящее же время стремительно формируется человек магический: юзерская ловкость при манипуляции кнопками ПК играет роль пассов и ритуальных жестов древних колдунов. Нынешнее тайноведение ли, философия ли свободы упирается в секреты хакерства, в тайны паролей, в цинизм рекламодателей в «свободу» плавания в самой черной «пучине греха»! Какие там гётевские цветные снега, какое Штейнерово зерно! От дела Штейнера (которое сгорело почти дотла вместе с Гётеанумом в роковую новогоднюю 1923 года ночь) остался один, как выражается К. Свасьян, «неразлучный теософско браминский двойник» антропософии[14] антропософская сектантская схоластика. Ну и еще «вальдорфские детские сады»[15]
Невероятно, но Бердяеву повезло больше: верующий церковник в своей ФС (1911 г.), романтический «человек мечты», мистик кустарь, он удержался на всех исторических поворотах ХХ века и в XXI-м кажется нашим современником. Быть может, так случилось именно потому, что, в отличие от Штейнера, Бердяев безнадежный гуманитарий. В борьбе со Штейнером он отстоял традиционных Бога и человека, лишь слегка поработав над этими образами ницшевским нет, не молотом тонким резцом. Дорогой друг! Я возвращаюсь к нашим баранам к ФС уже Бердяева, подозревая, что Вы вряд ли когда либо углублялись в ход его мысли. Штейнер, как мы помним, в ФС перешел от «восприятия» и «мышления» к проблеме познания мира идей духовного космоса. Бердяев же, изначально утвердившись на фундаменте одиозной в глазах Штейнера веры, мало помалу преобразил ее в некое специфически бердяевское знание (Штейнер, замечу, шел в обратном направлении к вере в Акашу хронику, карму и т. д.).
В бердяевской ФС вера в существование мира как то незаметно оборачивается церковной верой: Церковь здесь соловьёвская Вселенская, точнее Душа мира, соединенная с Логосом. Этот мыслеобраз (очень напоминающий «космическую гармонию», «мир идей» в гносеологии Штейнера) Бердяев называет еще макрокосмом, который (согласно воззрениям Средневековья) изоморфен микрокосму, т. е. человеку. И вот, в силу этой изоморфности, макрокосм познаётся через самопознание микрокосма, опыть таки это похоже на «умнýю мистику» Штейнера. Но в отличие от по протестантски обособленного субъекта познания последнего, познающий индивид раннего Бердяева член конкретной православной («народной») Церкви. В ее благодатной атмосфере опровергается Кант, преодолевается трагедия познания познающий дух сливается интуицией с вещью в себе. Забегу вперед: во Христе, по Бердяеву, упраздняется и закон кармы реинкарнации, в который русский философ под влиянием Штейнера всё же уверовал. Получается так: крещёные души не перевоплощаются и ожидают в загробном мире воскресения мертвых, тогда как все прочие претерпевают дурно бесконечную цепь рождений.