А автору я задал только один вопрос, но очень важный.
Скажи, что для тебя есть идеальный читатель?
М.Ф.:Правда, по моему опыту, всегда сумма разных утверждений, иногда противоречивых. Хотя лично мне хотелось бы, чтобы было как-нибудь попроще.
Поэтому вот тебе краткий перечень ответов на твой вопрос:
Идеального читателя, конечно же, не существует, хотя бы уже потому, что реальность, в рамках которой мы все сейчас живем (и, в частности, происходит этот разговор), совершенно не приспособлена для чего-либо идеального. И с чего бы читателю быть исключением.
Идеальный читатель это просто читатель, который умеет читать. Я сейчас не о какой-то выдающейся способности хитроумно проникать в потаенные глубины авторского замысла, а о простом умении складывать из букв слова. Сложил из «ж», «о», «п», «а» слово «жопа», а не, к примеру, «вечность» вот и молодец. Прочитал, что написано!
Идеальный читатель это, конечно же, тот читатель, чья жизнь изменилась от прочитанного. Неважно, как именно, неважно, до какой степени. Если читатель прочитал про яблочный пирог и пошел его печь, это тоже годится. Просто в такие моменты (то есть, когда под влиянием текста совершаются поступки) строятся мосты между несбывшимся и сбывшимся. А иногда даже между невозможным и произошедшим, всякое бывает.
А литература (по крайней мере, та ее часть, которая интересует меня) для этого.
Когда речь заходит о читателях, я всегда первым делом вспоминаю драму «Враги» Яромира Хладика. Ну, то есть, строго говоря, не саму драму, а рассказ Борхеса «Тайное чудо», персонаж которого, приговоренный к расстрелу, сокрушается, что не дописал еще два акта драмы «Враги», просит у Бога год, чтобы закончить работу, и получает его. Расстрел при этом не откладывают, просто последняя секунда жизни в восприятии Хладика растягивается на год, и автор волен сколько угодно дописывать, переделывать и править свой текст. «Он трудился не для потомства, даже не для Бога, чьи литературные вкусы были ему неведомы. Неподвижный, затаившийся, он прилежно строил свой незримый совершенный лабиринт», пишет Борхес.
Так вот, мой идеальный читатель тот, кто понимает, зачем Яромир Хладик дописывал и доводил до совершенства эту свою чертову пьесу.
Еще мой идеальный читатель тот Бог (та версия Бога), к которому можно обратиться с такой вот дурацкой просьбой и получить согласие.
Борхес, кстати, тоже мой идеальный читатель. И не только потому, что умер задолго до того, как мне пришло в голову что-то написать. Хотя это, безусловно, прибавляет ему очков.
Но гораздо важнее, что я его люблю. Мой идеальный читатель каждый, кого я люблю. Не обязательно всю жизнь, можно всего пять секунд. Любовь всяко вне времени и измеряется точно не им.
У моего идеального читателя карие глаза, коротко стриженные темно-русые волосы с проблесками ранней седины, рост 178 см., вес 71 кг. Ему тридцать четыре года и восемь месяцев. Он живет в Мичигане.
Ясно, что это описание может быть заменено любым другим без какого-либо ущерба для смысла сказанного.
Потому что идеального читателя, как уже было сказано, не существует.
Но это совершенно не мешает ему быть.
Чашка четвертая
«Власть несбывшегося»
О магии и телесностиПрежде всего, обе книги под этим заголовком «Возвращение Угурбадо» и «Гугландские топи» о смерти. Вернее, даже не так: об умирании. Смерть как таковая не самая худшая штука, а вот умирание как процесс не обрадует никого. Особенно от таких вещей, которые приходят в этих книгах в виде смерти.
Герои этих книг теряют тело. И те, кто попал под действие эпидемии, и Теххи, и даже теплая компания вампиров, засевшая на задворках каторжной тюрьмы: совершенно понятно, что их тело скорее видимость, чем настоящая плоть, они действуют сознанием куда более внятно, чем физикой.
(При этом колдун Угурбадо расселяется на два тела разом и всякое его умирание служит ему на пользу, а не во вред, и только от мертвецов он может принять исключительно смерть, а не силу.)
В этих двух книгах не просто много смертей. В них человек вольно или невольно вынужден так или иначе наблюдать собственное умирание все, вплоть до коменданта Нунды и самого Макса, который вполне вознамерился остаться в том самом болоте, в которое завел коменданта.
(При этом колдун Угурбадо расселяется на два тела разом и всякое его умирание служит ему на пользу, а не во вред, и только от мертвецов он может принять исключительно смерть, а не силу.)
В этих двух книгах не просто много смертей. В них человек вольно или невольно вынужден так или иначе наблюдать собственное умирание все, вплоть до коменданта Нунды и самого Макса, который вполне вознамерился остаться в том самом болоте, в которое завел коменданта.
Эти книги полны телесности. Страха утраты этой самой телесности какой бы она ни была, и медленного, слишком медленного сбывания этого страха.
И вот что мне любопытно. Как связаны телесность и магия?
Ведь насколько по-разному колдуют все маги в Ехо в зависимости от того, насколько явна их телесность. Джуффин, который, скорее всего, давно уже не имеет человеческого облика, колдует, как свистит. Он смеется, он дурачится, он получает огромное удовольствие. Иногда настолько явное, что за ним теряет суть того, что происходит, слишком увлекаясь процессом.