После каждой вахты, пока Андрей спал, Ваня ухитрялся постирать его форму. Цивильную одежду, полученную от священника, Андрей приберегал, работал в военной, полагал не пригодится больше никогда. Андрею некогда было любоваться прекрасными видами берегов, проплывающих мимо, когда судно подходило к очередному порту. Фактически осуществляло каботажное плавание по российским меркам. В один прекрасный день пароход все же вошел в гавань Марселя. Конечно, не у набережных, где совершали променад барышни и господа, а у края бухты, в грузовом порту.
Все, Ваня! Мы оговоренную работу сделали, собирай вещи, сходим на берег.
А какие вещи, если у каждого по скромному узлу? Все же доложился механику. Тот посмотрел, как на пустое место.
Иди.
Сошли по трапу, а куда дальше? Ночевали в ночлежке для моряков, там же съели благотворительный обед. Настроение поднялось. В те времена город был чуть ли не главным портом в стране, но промышленность легкая выпускали ткани, давили оливковое масло, варили мыло и стекло. Андрей поинтересовался работой, в основном сельскохозяйственная и оплата мизерная. Из истории знал, что большая часть иммигрантов осели в Париже и пригородах. Потому решил добираться в столицу. Денег нет, придется идти пешком, да еще останавливаться по дороге подрабатывать на еду. Оттягивать выход не стал, вышли утром, как солнце встало. Отшагали километров тридцать, остановились на ночлег в маленьком городке. Лавки уже не работают, закрыты. Андрей хотел купить хлеба, все же пятьдесят франков у него есть. Спать улеглись на траве рядом с церковью. Утром проснулись от звона колокола. Андрей решил подождать, пока откроются продуктовые лавки неподалеку. А Иван не терял время, встал недалеко от входа, на паперть, в руке перевернутую кепку держит, милостыню просит. Стыдно Андрею стало. Он русский офицер, а его приемный сын на паперти милостыню просит.
А какие вещи, если у каждого по скромному узлу? Все же доложился механику. Тот посмотрел, как на пустое место.
Иди.
Сошли по трапу, а куда дальше? Ночевали в ночлежке для моряков, там же съели благотворительный обед. Настроение поднялось. В те времена город был чуть ли не главным портом в стране, но промышленность легкая выпускали ткани, давили оливковое масло, варили мыло и стекло. Андрей поинтересовался работой, в основном сельскохозяйственная и оплата мизерная. Из истории знал, что большая часть иммигрантов осели в Париже и пригородах. Потому решил добираться в столицу. Денег нет, придется идти пешком, да еще останавливаться по дороге подрабатывать на еду. Оттягивать выход не стал, вышли утром, как солнце встало. Отшагали километров тридцать, остановились на ночлег в маленьком городке. Лавки уже не работают, закрыты. Андрей хотел купить хлеба, все же пятьдесят франков у него есть. Спать улеглись на траве рядом с церковью. Утром проснулись от звона колокола. Андрей решил подождать, пока откроются продуктовые лавки неподалеку. А Иван не терял время, встал недалеко от входа, на паперть, в руке перевернутую кепку держит, милостыню просит. Стыдно Андрею стало. Он русский офицер, а его приемный сын на паперти милостыню просит.
Ваня, бросай это дело.
Голод не тетка, подадут.
За час стояния набросали по мелочи шестьдесят два франка. Как раз и лавки открылись. При каждой хлебной лавке своя пекарня, запахи идут дразнящие. В лавку зашли, а французским не владеют. Многие дворяне из русских французский учили, говорили на нем, как на родном. Родители на образование денег не жалели, выписывали в свое время учителей из-за границы, а еще гувернеров, учили хорошим манерам. Благодаря этим обстоятельствам русские дворяне легко влились в жизнь французской столицы. Солдатам или офицерам не дворянского происхождения пришлось хуже.
Пришлось изъясняться на пальцах. Андрей ткнул пальцем в багет, такой длинный, тонкий батон, потом потер большим и указательным пальцем. Жест международный, понятный всем. Хозяин лавки назвал цену, но это как разговор слепого с глухим. Тогда хозяин на клочке бумаги карандашом написал сумму. Другое дело! Андрей прикинул, кроме хлеба хватало на кусок сыра, около двухсот граммов.
Рассчитались, хозяин лавки уложил покупки в бумажный пакет. Отойдя от селения, устроили в рощице привал, съели все подчистую. Жизнь сразу повеселела. Напились воды из ручья. Андрей пожалел, что не прихватил со службы солдатскую фляжку, сейчас бы пригодилась. И дал себе слово при первой же возможности учить язык. Жить во Франции придется долго, не исключено всю жизнь. А без знания языка никуда. Ни в магазине продукты купить, ни на работу устроиться. До полудня прошли километров десять. Удивляла плотность населенных пунктов. Только прошли село, как виднеется хутор или деревня, а то и город. Это не Россия, где можно полдня идти и не встретить жилья, особенно к северу от Москвы, не говоря о Сибири. Наделы селян небольшие, аккуратно возделанные, совсем не российские обширные поля.
За поворотом дороги, за деревьями увидели легковую машину прямо на проезжей части. Капот поднят, шофер копается в моторе. То, что это шофер, сомнений нет. Очки-консервы на фуражку подняты, за поясной ремень заткнуты перчатки-краги. Поближе подошли. Салон для пассажиров закрытый, а водительское место без крыши, открытое всем ветрам и дождю. Насколько помнил, такой тип кузова назывался ландоле. Понятно, шофер из нанятых, не хозяин. Хозяин в салоне восседает с мадмуазель в шляпке, курит сигару.