Жорж Блон
ФЛИБУСТЬЕРСКОЕ МОРЕ
СЫНОВЬЯ ТОРТУГИ
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
По весне южный берег Кубы, обласканный солнцем, облачается в роскошный наряд. Вершины Сьерра-Маэстры четко вырисовываются на фоне пронзительно голубого неба, а лесистые склоны сбегают к белопесчаным пляжам.
Но пассажиры небольшого парусника «Дельфин», скользившего утром 16 мая 1668 года вдоль этого берега курсом норд-ост, не обращали на сушу ни малейшего внимания. Им было наплевать как на красоты пейзажа, так и вообще на любые диковины природы; осмелимся утверждать, что эстетические чувства вообще были чужды большинству этих примитивных натур, чьи души успели покрыться грубой коростой. Единственное, что занимало их, это вожделенная добыча, находившаяся сейчас в тысяче саженей[1] мористее «Дельфина» и стремившаяся прочь на всех парусах. Вот уже несколько часов эти люди жадно смотрели на далекое судно, ощущая сладостное жжение в груди и покалывание в брюхе, словно при виде богато уставленного стола.
Галион был замечен накануне под вечер примерно в пятнадцати морских лье[2] к юго-западу от оконечности Санто-Доминго[3]; он медленно двигался на север. Подвижный «Дельфин» мог бы догнать его, но, учитывая, что темнота в тропиках падает очень быстро, капитан смекнул, что есть риск потерять добычу. Поэтому он сказал Мигелю Баску, командовавшему походом:
Возьмем его завтра утром.
Как бы не случилось, что мы обгоним его за ночь. Он ведь не зажжет огней, ответил предводитель.
Но капитан знал свое дело. Чтобы остаться позади галиона, он велел сбросить за корму плавучий якорь из бревен: таким образом, не управляя парусами, он мог держаться поодаль, не возбуждая подозрений у преследуемого.
Поняв, что ей предстоит набраться терпения до завтрашнего утра, команда «Дельфина» зароптала, пожирая глазами галион, таявший в лучах заходящего солнца. Одежда этой публики являла живописное зрелище грязные отрепья и рванье. Большинство было облачено лишь в рубаху и обрезанные у колен штаны. Здесь были люди всех возрастов, но, если бы вам довелось заглянуть в их метрику, вы бы с удивлением узнали, что самым изможденным на вид старикам не больше сорока.
Настала ночь, и люди улеглись вповалку прямо на верхней палубе, под звездами. Им было не привыкать к неудобствам, по сути, вся их жизнь состояла из неуюта. На заре они пробудились и принялись справлять нужду прямо в море.
В одной из трех крохотных кают, устроенных на корме, плыл судовой хирург, молодой человек двадцати двух лет от роду. Минувшей ночью при свете фонаря, укрепленного на переборке его убежища, он в течение часа делал записи. Покинув Францию два года назад, молодой врач начал вести дневник, делая пометы для себя, нисколько не помышляя о том, что он когда-нибудь опубликует их. И, конечно же, он не мог знать, что этому документу суждено будет пережить века.
В то утро он поднялся на палубу, где суетились матросы, и тотчас заметил, что плавучий якорь уже выбран. Тем не менее «Дельфин» застыл на морской глади с бессильно обвисшими парусами.
Густой туман заволок море, судно дрейфовало, словно дохлая рыбина в пруду. Капитан о чем-то беседовал на корме с Мигелем Баском. Остальные, пробегая по палубе, бросали на них угрюмые взгляды, в которых сквозила затаенная угроза.
Густейший ватный туман был непрогляден. Хирург подошел к корме и услыхал слова капитана, обращенные к собеседнику, Мигелю Баску. «Когда встанет солнце, говорил он, туман рассеется. Одновременно начнет тянуть ветер». В словах старого морского волка звучала полнейшая уверенность.
Мигель Баск, коренастый мужчина средних лет, слушал его с непроницаемым выражением лица. Он стоял расправив плечи, широко расставив ноги и заложив руки за пояс, куда были задвинуты два пистолета, слегка изогнутая сабля и два кинжала.
Молодой врач спустился в каюту, открыл продолговатую деревянную шкатулку и в который раз осмотрел свои инструменты. Они напоминали скорее столярный инвентарь, нежели хитроумное оборудование современного хирурга. Но это на наш взгляд. А Александр Оливье Эксмелин так звали нашего героя полагал, что имеет в своем распоряжении самое лучшее из того, что знала наука его времени. Единственное, что удручало его, так это то обстоятельство, что за свою недолгую практику ему редко доводилось пускать в ход лекарский инструментарий разве лишь на трупах. Врачевать живых ему пришлось мало. Место на судне досталось ему с большим трудом, пришлось даже умолять губернатора Тортуги господина д'Ожерона хлопотать за него перед Мигелем Баском. И теперь его снедало беспокойство, как воспримет этот безжалостный человек неопытность новичка.
С палубы донеслись гомон и выкрики. Эксмелин чуть было не решил, что начался бунт. Нет, возгласы были незлобные кричали дружно и радостно. Да и волны теперь бились о корпус бойчее: «Дельфин» явно набирал скорость. Поднявшись по трапу, молодой человек убедился, что капитан был прав: туман рассеивался, светило солнце и дул бриз. А вопли экипажа возвестили о том, что галион вновь оказался на виду. Позади чужого судна высоко над горизонтом высилась Сьерра-Маэстра. «Испанец», повернув на северо-восток, теперь шел прямо к порту Сантьяго-де-Куба.