Кстати, «предки» это просто такие маленькие квадратные пирожки, заметил Нумминорих. Старинная угуландская кухня. Драхховская то есть, без Очевидной магии, зато с кучей лесных трав и специальными рифмованными присказками, чтобы залепить каждый угол, теперь такие, наверное, только в самых глухих деревнях пекут. Давно собирался тебе это рассказать, а то даже страшно представить, что ты в связи с этим названием обо всех нас думаешь. Нравы у нас в старину и правда были те ещё, но всё-таки собственных предков на ужин не ели. А если и ели, то не массово. И не каждый день.
А только по большим праздникам, кивнул я. Оно и понятно, количество предков в любом семействе строго ограничено. На каждый день точно не напасёшься. Не переживай, я уже свыкся с концепцией людоедства, до недавнего времени скрашивавшего суровые будни угуландских колдунов. Так что про пирожки можешь не заливать.
Я и не заливаю, совершенно серьёзно сказал Нумминорих. Когда учился в Королевской Высокой Школе, писал курсовую об исторических и культурных причинах возникновения наиболее причудливых городских топонимов. Тогда про пирожки и узнал.
Я проводил Нумминориха до калитки и наотрез отказался от его гостеприимства, потому что сладкое домашнее вино в беседке среди цветущих йокти и груш дело, безусловно, хорошее, но не настолько, чтобы жертвовать ради него ещё одной долгой пешей прогулкой назад, в Старый Город, через пустынный центр, местами всё ещё настолько заброшенный, что похож не на один из районов столицы Соединённого Королевства, а на незнакомый необитаемый мир, исполненный какой-то неизвестной мне тёмной, причудливой магии, соблазнительной, как любая неразгаданная тайна.
На этом месте напрашивается закономерный вопрос: тебе что, незнакомых миров и магии мало? Правильный ответ конечно мало. Мне всегда будет мало, сколько ни дай. Но одинокие прогулки по запутанным лабиринтам той части Ехо, которая когда-то была дальним пригородом, а после строительства Нового Города внезапно оказалась фактическим центром столицы, отчасти утоляют этот мой счастливый лютый голод по жизни, и ещё жизни, и ещё дополнительной порции жизни, вопреки здравому смыслу и вообще всему. Так что когда я шучу, будто эти прогулки заменяют мне горькое пьянство и прочую бездну пороков, на самом деле, не очень-то и шучу.
Предаваться греху продолжительной пешей ходьбы мне удаётся не сказать чтобы часто: имея все задатки беззаботного бездельника, я как-то незаметно ухитрился стать человеком, чей список обязательных дел может потрясти воображение любого трудяги. А ведь, кроме обязательных дел, существуют не обязательные, но такие приятные, что откладывать их на потом ищи дурака.
Однако сегодня мне определённо везло: дело шло к полуночи, и никто до сих пор не прислал мне зов с предложением срочно куда-нибудь мчаться, потому что всё, как заведено в нашей жизни, пропало, или вот-вот пропадёт. Например, ядовитый арварохский заяц клец сбежал из Королевского зоопарка и в этот самый момент остервенело грызёт колесо новенького амобилера начальницы Столичной полиции. Поэтому амобилер мёртв, но непременно воскреснет, как только владелица сядет за его рычаг, и эту катастрофу следует предотвратить любой ценой: только оживших мёртвых амобилеров нам здесь для полного счастья не хватало Так, всё, хватит, стоп!
Я шел по улице Жареных Предков и смеялся в голос, от избытка энтузиазма размахивая руками; со стороны наверняка выглядел, как натуральный псих. К счастью, смотреть на меня со стороны было некому. Эта часть городского центра как раз практически необитаема, бодрые Новые Древние застройщики во главе с моим другом Малдо сюда ещё не добрались.
Весна на меня до смешного предсказуемо действует: как на драного уличного кота. Только вместо вожделенной драной уличной кошки у меня весь этот восхитительный Мир раньше я бы сказал: «этот город», но алчность моя с тех пор изрядно возросла. Я даже понемногу начинаю заглядываться на драных кошек с соседних улиц, в смысле, на иные реальности, так что мне ли упрекать Нумминориха. Не то чтобы я собирался всё бросить и устроить себе бесконечно долгий загул по чужим мирам, но любить-то их можно прямо сейчас, авансом, бескорыстно, можно сказать, платонически, то есть не порываясь никуда удрать. Просто чтобы было, чем занять своё сердце, которое по весне становится настолько огромным, что сам удивляюсь: как это я ухитрился такое отрастить?
Впрочем, нынешняя буйная, стремительная весна, пришедшая после долгой, холодной по здешним меркам зимы, свела с ума не только меня. Все вокруг начали чудить, начиная с сэра Джуффина Халли, чей рабочий кабинет в последнее время слишком часто оказывается пустым, и даже нюхачом быть не надо, чтобы распознать в его дыхании явственный аромат Тёмной Стороны. А такое, говорят, случается только с теми, кто проводит на изнанке нашего Мира как минимум вдвое больше своего личного, субъективного времени, чем на его лицевой стороне.
Трикки Лая я самолично застукал в одном безымянном прибрежном трактире с леди Тайярой и до сих пор не решил, радоваться за них обоих или всё-таки заранее сострадать. Профессор Дримарондо почти перестал ночевать дома, и я с понятным содроганием предвкушаю, как в один прекрасный день нам под дверь подкинут лукошко с целым выводком говорящих щенков. Сэр Кофа Йох буквально третьего дня проспал утреннее совещание я-то на него, разнообразия ради, как раз пришёл, потому что ещё не ложился, и получил счастливую возможность подробно обсудить с коллегами тонкие различия оттенков значения глаголов «удивился», «охренел» и «офонарел». Даже железная леди Кекки Туотли, великий мастер виртуозного ни к чему не обязывающего флирта с потенциальными поставщиками интересной информации, внезапно закрутила роман с музыкантом, от которого только и пользы, что доступ к расписанию ближайших секретных концертов для своих; как профессионал я фраппирован, а по-человечески очень за неё рад. И только Мелифаро, можно сказать, легко отделался часами кружит над городом на дурацкой летающей доске собственного изготовления, поэтому на более традиционные весенние глупости ему не хватает ни времени, ни сил.