С удивлением ощутил, как неожиданно легко и спокойно стало на душе. Ему больше нечего было бояться, нечего было желать. Срок — семь дней, и надо прожить их так…Чтобы вся прошлая жизнь померкла рядом с этой последней неделей. Восхитительной, необычной, волнующей неделей.
Он зашагал к дому, жадно вбирая запахи ранней осени. Последнего осколочка лета, спешно собиравшегося уже в дальние края. Хорошее время для смерти, подумал он.
Мощеная дорожка привычно вывела его к дому. Кельд окинул взглядом прекрасное творение знаменитого зодчего и невольно поежился. Сейчас дом, такой родной и обжитый, представлялся ему скорее тюрьмой. Нет, он не будет писать в нем Песню. Только заберет гитару, и сразу уйдет. Потому что из всех вещей, что он имел, только гитара была ему дорога. Да и не была она вещью. Друг, верный спутник, капризная любовница — что угодно, только не вещь.
Ему пришлось изрядно повозиться, прежде, чем он нашел ее. Старая, потертая, в выцветшем кожаном чехле, она была гораздо более дорога ему чем нарядные горделивые инструменты, изготовленные прославленными мастерами.
Кельд старательно вытер с нее пыль, расстегнул чехол, положил инструмент на колено. Нежно погладил гитару, словно лаская женщину.
— Здравствуй, подруга, — сказал он, и та отозвалась мелодичным звоном струн. Он улыбнулся, убрал инструмент в старый чехол. Не оглядываясь, вышел из дома, ничего с собой больше не взяв.
Дверь за его спиной печально заскрипела, словно прощаясь с менестрелем.
Идти пришлось по узким улочкам, отворачиваясь от редких прохожих. Кельд был чересчур знаменит, не так уж много нашлось бы людей в городе, которые не знали его в лицо.
По счастью, прохожих было немного. Кельд беспрепятственно добрался до городских ворот. Оба стражника тут же узнали его, расплылись в улыбках. Кельд приветствовал их довольно сухо. Популярность, что так радовала его вчера, сегодня раздражала. Словно плата за оставленный в прошлом талант. Словно награда за предательство себя самого.
— Доброго здоровья вам, сударь, — почтительно сказал один из стражников. Кельд улыбнулся, потом захохотал в полный голос.
Стражники, так ничего и не поняв, посмеялись с ним за компанию. А потом менестрель сел прямо на мостовую у ворот и сыграл им только что пришедшую в голову мелодию. Музыку осенних листьев. Без слов. Просто музыку…
Когда он закончил играть, в глазах у стражников стояли слезы…
Кельд легко поднялся, бережно убрал гитару в чехол.
— Мне пора, — просто сказал он и зашагал прочь, не оглядываясь. Красное вечернее солнце долго смотрело ему вслед, пока не скрылось за горизонтом…
Все перемены — к лучшему…
Ночь 1
Аскарон сладко потянулся, и сел на постели. Только дураки считают, что вампиры спят непременно в гробах. Нет, иные именно в них и отдыхают днем, но зачем же всех грести под одну гребенку? Среди людей бездомных тоже хватает.
В комнате было темно. Ночью всегда темно, вампиры света не любят. Глаза режет, да и к чему он, если ты прекрасно видишь в темноте? Лишнее напоминание о солнце, теперь недоступном, смертельном, опасном…
Аскарон по-человечески вздохнул. Солнце — это было единственное, по чему он скучал. Все остальные чувства были ему недоступны. Исчезли, канули в Реку Смерти после того, как он принял вторую жизнь.
Впрочем нет, не все. Некоторые остались. К примеру, зависть. Зависть к тем, кто может ощущать теплоту ласкового солнца, нежность летней травы на рассвете, холод осеннего дождя… К тем, кому доступны смех и радость, слезы и боль. Он, Аскарон, давно уже этого не испытывал, и все же недостаточно давно, чтобы забыть.
И еще одно чувство было ему доступно. Голод! Всепоглощающее желание свежей крови, красной лентой змеящейся из вены.