Валерия Вербинина
Дом на Солянке
Данный роман является вымыслом. Любое сходство с реальными людьми или событиями случайно.
Глава 1
Явление поэта
Денег нет, сказал кассир.
Но позвольте начал Басаргин.
Нет денег, Максим Александрович, повторил кассир, и в его тоне собеседник уловил нечто вроде сочувствия. Заведующий распорядился вам не давать. Вы, говорит, материал не сдали. Аванс брали и не вернули
Послушайте, начал заводиться Басаргин, это какое-то недоразумение. Глебову можно сколько угодно брать авансы и кормить всех обещаниями, Стеничу а я только один раз Я статью не сдал, потому что болен был!
А Поликарп Игнатьевич в курсе? мягко осведомился кассир. И хотя тон его был предельно корректен, по выражению глаз, по тому, как остро они блеснули под стеклами очков, стало ясно, что человек, сидящий за окошечком кассы в редакции «Красного рабочего», не слишком-то склонен верить в отговорки собеседника.
Басаргин смирился. В конце концов, если он поругается еще и с кассиром Измайловым, ничего хорошего из этого не выйдет. Кассиры народ злопамятный и всегда найдут способ напакостить, если редакционный работник задел их самолюбие. Придешь, к примеру, деньги получать, а кассир раз и перерыв объявит или просто захлопнет окошечко без всяких объяснений. Опыт научил Максима Александровича никогда не ссориться с теми, кто ведает финансами: это всегда выходит боком.
Скажите, начал Басаргин, нервно растирая лоб, потому что у него вдруг начала болеть голова, а если Поликарп Игнатьевич
Если Поликарп Игнатьевич скажет, что можно, тогда другое дело, с готовностью отозвался Измайлов. А так, поймите, нехорошо выходит. Он сам велел Басаргину авансов не давать
Чертыхнувшись про себя, Максим Александрович отправился искать заведующего, а найти его было весьма непросто. Редакция «Красного рабочего» помещалась в огромном здании на Солянке, которое некогда было воспитательным домом, а при Советах превратилось в Дворец труда. Сюда, как спички в коробку, кое-как втиснули несколько десятков учреждений, в числе которых оказались издательства, редакции журналов и газет, художественная выставка, сберкасса, всевозможные профсоюзные организации, почтовое отделение и магазин. Каждое утро трамваи приносили к Дворцу труда сотни служащих, которые ручейками вливались внутрь и растекались по бесчисленным кабинетам. Жизнь кипела в бывших дортуарах сирот, стрекотали пишущие машинки, верстались газетные полосы, из курилки в курилку носились последние сплетни. Человек, который попадал в лабиринт коридоров дворца впервые, был, наверное, очарован здешней суетой, но Максим Александрович Басаргин шагал, как приговоренный к смерти, и думал только о том, что у жены Вари нет приличного зимнего пальто и, стало быть
А, Максим!
Кто-то с размаху хлопнул его по плечу, Басаргин дернулся и повернулся. Так и есть Глебов, его манера. Степан Сергеевич Глебов был розов, щекаст, жизнерадостен, и глаза его взирали на мир с непоколебимой уверенностью в своих силах. Он всюду ходил с трубкой, но, разумеется, совсем не потому, что главный редактор «Красного рабочего» Оксюкович курил трубку. И авансы за статьи Глебову с легкостью давали, конечно, потому что считали его талантливым, а не потому, что он был вхож в дом Оксюковича на правах кого-то вроде жениха.
Ну? Что? Как? Вообще? в присущей ему манере сыпал отрывистыми вопросами Глебов и тут же, не дожидаясь ответа, продолжал: Слышал новость? О Колоскове?
Нет, хмуро ответил Басаргин.
Колосков был заместителем главного редактора. В августе он ушел в отпуск и должен был отправиться на юг, где его уже ждала отбывшая ранее жена с детьми, но на место назначения не приехал. Среди сотрудников «Красного рабочего» ходил упорный слух, что Колосков сбежал к любовнице, но кем она была, никто не мог сказать по причине того, что зам умело скрывал свою личную жизнь.
Нашелся! Глебов залился счастливым смехом. Видели его! В Харькове! Там у него пассия Говорят, певица! И красоточка Все на месте!
Басаргин слушал, насупившись, и думал: почему все вокруг считают Глебова ловким малым и вообще молодцом, который своего не упустит, между тем как совершенно очевидно, что Степа самый обыкновенный круглый дурак. «А может быть, он именно этим и берет, мелькнуло в голове у Максима Александровича, все видят, что он дурак, потому его не опасаются и хвалят, отлично зная ему цену». Вслед за этим пришла другая мысль, куда менее утешительная: «Но если он дурак, а я умный, почему я не могу выбить какой-то жалкий аванс? Почему»
Степа, прервал он поток фраз Глебова, который живописал пассию Колоскова, ради которой тот бросил жену и троих детей, так увлеченно, словно пять минут назад видел певицу своими глазами, мне нужен Поликарп, где он?
Заведующий редакцией носил двойную фамилию Федотов-Леонов, которая ставила Басаргина в тупик да, впрочем, не только его. Так или иначе, по фамилии заведующего никто не называл, а говорили коротко и просто: Поликарп.
С утра был здесь, сообщил Глебов. Он сунул в рот трубку, выпустил дым и небрежно добавил: Он попросил у меня книжку моих рассказов.