А говорят, он бывший военный какой-то! повернулась к ней Антонина Александровна, слегка покачнувшись. Генерал, поди, какой
Военный это хорошо бы тихо подала голос бабушка Васильевна. Военные они все непьющие
Ой, да где вы нынче непьющих видели? Не смешите! Сейчас все пьющие! хрипло рассмеялась ей в ответ Антонина Александровна. Скажете тоже
Ну, будем думать, хоть на этот раз бабе повезет! Пристроится, наконец! громко вынесла общее резюме Галия Салимовна. Да и тебя, Ксюш, гонять перестанет да зло свое за Ольку срывать! Тоже мне, нашла виноватую! Шестнадцать лет прошло, а она никак успокоиться не может Подумаешь, беда девка в подоле принесла! В моем подоле вон четверо уже уместились, и ничего! Живу, сама себе радуюсь
Она только и смогла улыбнуться ей благодарно. И тут же отвернулась к плите, с преувеличенным вниманием заглянула в кастрюлю с супом, чувствуя, как загорели стыдливым румянцем щеки. Как же, не виноватая она Конечно, виноватая! Еще как виноватая Принести в подоле внучку молодым родителям в шестнадцать лет, будучи ученицей девятого класса, это вам не каждая сможет Что и стало последней каплей, упавшей в чашу родительских распрей по поводу так и не сбывшихся многолетних мечтаний о собственной кооперативной квартире, на которую они копили с ее, Ксюшиного, рождения
Громоздкого этого слова кооператив она боялась ужасно и благоговела перед ним с того самого времени, как начала себя помнить. Оно было похоже на волшебного страшного зверя, или, того хуже, на Карабаса-Барабаса, который не позволял, помнится, ничего, никаких простых радостей, имеющихся с избытком у других детей. Как ей объясняли мама с папой нельзя! Надо просто потерпеть! Вот купим кооператив и все будет Игрушки будут, красивые платьица с оборочками, как у других девочек И когда ходила в садик надо было потерпеть, и в школу тоже потерпеть Она и терпела. Да все бы ничего, только стыдно было, ужасно иногда стыдно!
Белкина, скажи своим родителям пусть тебе новую форму срочно купят! Ты что, сама не чувствуешь, что давно из нее выросла? Стыд смотреть на такой откровенный стриптиз! отведя на переменке в сторону, выговаривала ей Екатерина Львовна, классная руководительница, для которой какой-то начитанный умник придумал прозвище Леди Макбет, и оно так и приклеилось к ней навечно, хотя никто толком и не знал почему
Я скажу, конечно! Я попрошу маму лепетала Ксюша, оттягивая стыдливо вниз подол школьного платья, извините меня, пожалуйста
Вообще-то Екатерину Львовну она любила. И уроки литературы ее любила, и сочинения писала лучше всех в классе. Особенно по Пушкину Только у доски отвечала плохо стеснялась. Будто ступор на нее нападал язык немел, во рту пересыхало, мысли путались, руки в одну минуту становились мокрыми, дрожать начинали. Благо что и не вызывала ее практически Леди Макбет к доске жалела, наверное. Потом, когда ее из школы с позором за беременность выгоняли, плакала даже, говорила, чтоб она обязательно в вечернюю школу пошла способности у нее якобы исключительно замечательные и память цепкая Да куда там жизнь по-своему ею распорядилась, несмотря на способности с цепкой памятью, вместе взятые.
Ты ведь поэтому и стесняешься, и чувствуешь себя скованно, Ксюш! Жалко же, головка-то у тебя светлая! Неужели твоя мама этого не понимает?! все жужжала и жужжала ей в ухо на переменке Леди Макбет.
Ну как, как она могла ей объяснить про этот проклятый кооператив?! Про то, как он через родителей забрал у нее практически все игрушки, наряды, детство с юностью, и ничего, кроме робких мечтаний о будущем, не оставил? «Вот купим квартиру и оденем тебя, как куколку Вот накопим денег на кооператив и поедем сразу всей семьей на море Вот накопим Вот купим» и так до бесконечности! Одержимые мыслью выбраться из коммунальной вороньей слободки, родители экономили на всем, доводя порой эту экономию до абсурда: заранее планировали и минимизировали до самого что ни на есть критического состояния свои расходы, стараясь как можно больше отложить от скромных зарплат рядового инженера и приемщицы химчистки, готовили «вкусные и очень дешевые» блюда, в основном из круп, макарон да морковки с капустой, перелицовывали одежду и убеждали себя и всех, что она выглядит при этом «ну совершенно, совершенно как новая»! Они потом и сами не заметили, как постепенно увлеклись процессом начали экономить шизофренически, с жестокой и страстной выдумкой Словосочетание «обмануть и не купить» стало в их семье обиходным, то есть синонимом житейского ума, хитрости и ловкости и даже некоторого довольства собой.
Ну как, как она могла ей объяснить про этот проклятый кооператив?! Про то, как он через родителей забрал у нее практически все игрушки, наряды, детство с юностью, и ничего, кроме робких мечтаний о будущем, не оставил? «Вот купим квартиру и оденем тебя, как куколку Вот накопим денег на кооператив и поедем сразу всей семьей на море Вот накопим Вот купим» и так до бесконечности! Одержимые мыслью выбраться из коммунальной вороньей слободки, родители экономили на всем, доводя порой эту экономию до абсурда: заранее планировали и минимизировали до самого что ни на есть критического состояния свои расходы, стараясь как можно больше отложить от скромных зарплат рядового инженера и приемщицы химчистки, готовили «вкусные и очень дешевые» блюда, в основном из круп, макарон да морковки с капустой, перелицовывали одежду и убеждали себя и всех, что она выглядит при этом «ну совершенно, совершенно как новая»! Они потом и сами не заметили, как постепенно увлеклись процессом начали экономить шизофренически, с жестокой и страстной выдумкой Словосочетание «обмануть и не купить» стало в их семье обиходным, то есть синонимом житейского ума, хитрости и ловкости и даже некоторого довольства собой.