Песни Заратустры [сборник] - Фридрих Ницше

Не бранитесь на то, что я спал:
я прилег, утомленный тоской, а не мертвый
Глас мой казался недобрым,
но лишь храп и хрипенье то были,
песнь утомленного,
а вовсе не гимн приветственный смерти,
не призывный шепот могилы.

Еще бушует грозовая туча,
но нависло уже
тяжелое, тихое, блеском слепящее,
над полями владычество Заратустры.

Как дома я на высотах,
к высотам меня не тянет.
Не возвожу я очи горе;
я  внизсмотрящий,
тот, кому должно благословлять
Благословляющие все взирают вниз

Для честолюбия такого
ужели не мала земля?

Я отдал всё,
от достоянья отрешился всякого:
мне ничего не остается
опричь тебя, великая надежда.

Что происходит? Падает море?
Нет, это царство мое растет.
Новый пыл его ввысь возносит.

О, счастье мое в мире ином!
Что ныне счастие составляет,
тенью станет в свете его.

Какая ясная бездна!
Что прежде звездою звалось,
ныне пятнышком стало.

Эй, мудрецы-упрямцы,
мне стало всё игрой.

Бушуй, ветер, бушуй!
Все отрады прочь от меня уноси!

Вот с чего я начал:
разучился сочувствовать себе самому!

Развалины звезд 
из этих развалин я мир построил.

Нет, не в том, что идола сокрушил, 
в том, что в себе сокрушил идолопоклонника,
вот в чем твоя удаль.

Они стоят вон там,
гранитные надувшиеся кошки,
кумиры древности, 
ужас берет, их-то как сокрушить тебе удастся?
.
Связаны лапы у кошек когтистых,
они сидят
и источают яд во взглядах.

У этой каменной красы
екает пылкое сердце мое.

Истины, кои еще ни одна улыбка
не позлатила,
зеленые, горькие, нетерпеливые истины
уселись вокруг меня.
..
Истины для наших стоп!
Истины, ради которых пускаешься в пляс.

Молния мудростью моей стала 
алмазным мечом разрубила мне всякую тьму!

Это высший рубеж,
эту мысль мыслей,
кто ее себе сотворил?
Жизнь сотворила себе сама
свой высший рубеж:
отныне над собственной мыслью
подпрыгнуть она должна.

С этой мыслью
тащу я грядущее за собой.

Мысль моя,
пока еще жаркая, жидкая лава:
но всякая лава
вкруг себя образует крепость,
всякая мысль себя выражает
в конце концов пресловутым «законом».

Такова ныне воля моя;
а с той поры, как то волей моею стало,
все исполняется по моему желанью 
в том выразилась моя последняя мудрость:
я возжелал того, что мне должно,
и тем ко всякому «должно» себя принудил
И с той поры нет для меня никаких «должно»

Отгадай, любитель загадок,
где ныне добродетель моя пребывает?
Она от меня убежала,
испугалась коварства
удильных крючков моих и сетей.

Сам волк свидетельствовал в мою пользу,
он изрек: «Ты воешь лучше, чем мы, волки».

Обман 
на войне залог победы.
Шкура лисы 
вот тайная моя кольчуга.

Где пахнет опасностью,
там я тут как тут,
в тот же миг из земли вырастаю.

Мы роем, новых сокровищ взыскуя,
мы  новые подземные жильцы,
старцы считали прежде безбожным
тревожить ради, сокровищ нутро земляное:
но вновь возникло такое безбожье:
ужели не слышите вы бурчанья
от рези в животе земляных глубин?

Вот восседаешь ты, неумолимый,
словно мое любопытство,
которым я к тебе прикован:
ну же, сфинкс,
я есмь вопрошающий, как и ты,
эта бездна знакома нам обоим 
могло бы случиться,
чтоб мы одними устами вещали!

Я тот, кому клятвами чести клянутся,
поклянитесь же в этом мне!

В поисках любви я вечно 
и вечно личины,
личины проклятья
должен обнаруживать и разбивать!

Люблю ли я вас всех?..
Так любит всадник коня:
тот к цели его доставляет.

Его состраданье упрямо,
напор любви подавляет 
великану руки не подавайте!

Боитесь вы меня?
Боитесь вы натянутого лука?
Увы, кто-нибудь да сможет
вложить в него свою стрелу!

«Ты в новые ночи себя укутал,
львиную лапу твою изобрела пустыня».

Я всего лишь делатель слов:
все дело в словах!
Все дело во мне!

Ах, друзья мои, други!
Где то, что добрым звалось?
Где все, нареченные добрыми?
Где, где невинность всех обманов этих?
.
Всё я добрым зову:
листву и травы, счастье, удачу и дождь
вдобавок.

Не от грехов его и великих глупостей,
а от его совершенства я стражду,
когда величайшим страданием
исхожу я за человека.

«Зол человек» 
так говорили еще мудрейшие
мне в утешенье.

Я и сам для себя непосильная ноша,
а уж вы тяжелы и подавно.

Слишком уж быстро
я снова смеюсь:
врагу мало что есть
во мне к исправленью.

Я приветлив к человеку
и к случаю приветлив,
я приветлив к любому,
даже к травам:
веснушки на зимних щеках
влажный от нежности,
ветер оттепели для заснеженных душ;

высокомерен, я презираю
мелкие выгоды:
там, где я вижу длинные пальцы торговцев,
так и не терпится мне
протянуть те, что короче, 
этого требует от меня мой
прихотливый вкус.

Дыханье чуждое как шип и хрип звучит
я ль зеркало, что от него мутится?

Простые люди,
доверчивые, откровенные,
но только дверочки низки:
лишь низкое входит чрез них.

Как я войду чрез городские ворота?
Я отвык меж пигмеями жить.

Мудрость моя действует солнцу подобно:
я возжелал стать их светом,
но выжег им глаза;
солнце мудрости моей
выклевало этим летучим мышам
слабые глазки