А теперь все боярами быть хотят, белы ручки из рукавов вынуть брезгуют! Война – не боярское теперь дело, вишь ты…
– Так боярами или христианами, Пифагорыч? – подмигнул Млад.
– Один хрен, и редьки не слаще! Одни мошну набивают, другие колени протирают да морды под оплеухи подставляют. И скажи еще, что я не прав!
– Да прав, прав… – улыбнулся Млад.
– Не успел прах Бориса остыть, как тут же воинскую повинность для бояр отменили! – проворчал Пифагорыч, – Они и раньше не рвались на службу, в мое время, представь, в холопы друг к дружке записывались! Так Борис их и оттуда доставал. Дождались его смертушки… Ты смотри, хорошо расследуй-то… Вдруг и не немцы это вовсе, а наши бояре сговорились? Им-то теперь какая благодать настала!
– Или князья московские, или киевские, у них благодати не меньше… Или астраханские ханы, или крымские, или казанские… Пифагорыч, всем, кроме нас, без Бориса благодать. А от меня там ничего не зависит, нас человек сорок соберут.
– Все равно смотри в оба! Наведут морок на сорок волхвов, что им стоит…
– Не так-то это просто – навести морок на сорок волхвов, – вздохнул Млад, и в первый раз подумал: а почему позвали именно его? Он не так силен в волховании, есть гадатели много сильней него.
Студенты не дали Пифагорычу высказаться до конца. Впрочем, о боярах и попах он мог брюзжать и всю ночь, переливая свое возмущение из пустого в порожнее. Млад не любил подобных разговоров, от них он чувствовал себя соломинкой, которую несет стремительное течение ручья. Соломинкой, которая по своей воле не может даже прибиться к берегу.
Сегодня на занятие пришли в основном ребята с первой ступени, и оказалось их раза в два больше, чем рассчитывал Млад – человек двадцать. Он ощутил легкий укол: неужели он так плохо объясняет, что большинству студентов не хватает лекций?
– Я надеюсь, все собрались? – спросил он скорей сконфужено, чем недовольно, и подвинул скамейку к переднему столу.
– Млад Мстиславич, а правду нам сказала третья ступень, что к тебе на дополнительные занятия без меда приходить нельзя? – довольно развязно спросил кто-то из заднего ряда.
– Можно. Можно и без меда, – Млад вздохнул. Студенты никогда его ни во что не ставили, потому что строгим профессором назвать его было нельзя.
– А с медом? – поинтересовался тот же голос.
– И с медом тоже можно… – вздохнул он еще тяжелей.
Среди студентов сразу появилось оживление, глухо стукнули деревянные кружки, а потом на второй стол с грохотом взгромоздили ведерный бочонок.
– Подготовились, значит? – хмыкнул Млад, – ну, тогда скамейки вокруг печки ставьте… Чего за столами сидеть, как на лекции?
Они только этого и ждали, загремели столами, сдвигая их в стороны, зашумели радостно, словно предвкушали вечеринку, а не дополнительное занятие. Младу в руки сунули полную кружку теплого меда, и не стали дожидаться, когда он предложит задавать вопросы.
– Млад Мстиславич, а это правда, что ты – шаман?
– Правда. Летом на практике увидите.
– А шаманом может каждый стать, если долго учиться?
– Нет, разумеется.
Сразу же раздался обиженный стон и вслед за ним – шепот:
– Я ж тебе говорил!
– Ничего хорошего в этом нет. Шаманство – это болезнь, в какой-то степени – уродство, – попробовал пояснить Млад, – стремиться к этому не имеет никакого смысла. Ваша задача использовать шаманов, а не становиться ими.
– А их много? Или это редкость?
– Их не много, и не мало. Шаманство наследственно, передается через поколение. Сейчас у меня учатся два мальчика, у которых деды не дожили до их пересотворения. А всего в Новгороде и окрестностях белых шаманов около двух десятков. А во всей новгородской земле – не меньше сотни. Особенно их много на севере, среди карел.