— Извините, мадемуазель. Похоже, я напрасно побеспокоил вас. Жан-Поль отказался встретиться с вами.
— Отказался?
— Это задевает его гордость, — пояснил юноша. — У меня не было возможности поговорить с ним наедине, а ему не хотелось бы, чтобы окружающие думали, что он под каблуком у сестры.
— Скажите ему… что есть очень срочное дело. Что нужен его совет.
— Извините, мадемуазель, Жан-Поль… он не в себе… И мне бы это стоило жизни…
— Вы хотите сказать, что он пьян?
— Нет-нет. Только немного возбужден.
Ее черные, вразлет, брови сошлись на переносице. И, хмуро кивнув, она сказала:
— Понимаю. Он вам угрожал.
— У Жан-Поля меткий глаз. И я бы не хотел встретиться с ним лицом к лицу на дуэли. Даже при том, что он мой друг.
— И это в ответ на ваши усилия помочь ему?
Просунув руки в прорези накидки, она стиснула пальцы.
— Ну, мне, думаю, он не бросит вызов.
— Уж не собираетесь ли вы сами пойти туда?
— А почему бы и нет? — И она шагнула мимо Зебе.
— Жан-Поль сказал, что вам не следует приходить сюда.
— О, похоже, вы слишком быстро оставили страстное желание спасти моего брата.
— Вы не понимаете…
— Вы тоже, — в голосе Элеоноры послышался гнев. — Мой брат, конечно, не состоит у меня в подчинении, но и я тоже вольна поступать так, как считаю нужным.
Голубой дым дорогих сигар окутал потолочные балки. Он поглотил Элеонору, когда она пробиралась к столу, возвышавшемуся в углу зала. На нем были разбросаны бумаги, а среди них стояли пивные кружки и рюмки, над которыми, жужжа, кружилась одинокая пьяная муха.
За столом сидели пятеро мужчин. Одного ей кто-то показал, сообщив, что это агент Уокера в Новом Орлеане по имени Томас Фишер. Другой — ее брат. Остальные, незнакомые, были в форме — в кроваво-красных мундирах, отделанных золотом, в белых замшевых бриджах и черных кавалерийских сапогах.
Элеонора ожидала, что мужчины поднимутся при ее появлении, но такой знак уважения ей оказан не был, и она растерялась, а их холодный оценивающий взгляд обезоружил ее вовсе. Жан-Поль сделал было попытку встать, но остановился, поскольку никто не собирался его поддержать. Его вьющиеся каштановые волосы лежали в беспорядке, точно он только что прошелся по ним всей пятерней. От раздражения его и без того румяные щеки стали еще краснее, а глаза потемнели до черноты. Под обвиняющим взглядом Элеоноры ему хотелось держаться вызывающе, и он сжал губы.
Фишер был с виду человеком невзрачным, лишь фанатичный блеск в глубине глаз обращал на него внимание. Рядом с ним откинулся в кресле один из людей Уокера, израненный в боях ветеран, его левая рука висела на перевязи. Правой рукой он держал пивную кружку, ею же сдвинул назад шляпу, чтобы лучше видеть. Слева от него, привалившись спинкой стула к стене так, что он стоял на двух ножках, сидел широкоплечий человек с волосами песочного цвета. Между пальцами он зажал горящую папиросу. Еще один вояка стоял у другого края стола, опершись о него ладонью. Как и другие, он был высок и широк в плечах, но выражение лица — совсем иное. Из-за бронзового цвета кожи и прямых черных волос Элеонора приняла его за наемника, за иностранца. Поглядев на него, она подумала, что все они слишком молоды для эполет столь высокого ранга.
— Извините меня за вторжение, джентльмены, — деревянным голосом начала Элеонора, — но мне необходимо поговорить с братом.
— Мне нечего тебе сказать, — проворчал Жан-Поль.
— А мне есть что, и я не собираюсь уходить, пока ты меня не выслушаешь, Жан-Поль.
Брат молча отвернулся, Фишер откашлялся и начал:
— Мы обсуждаем здесь деловые вопросы…
— Я знаю, какие деловые вопросы вы обсуждаете.
В комнате было жарко, и она резким движением головы сбросила капюшон.