Она черпала силу в объятиях Джека, в тепле его тела. Ее боль стала ослабевать. Наконец рыдания утихли и на смену им пришла икота.
Джек потерся подбородком о ее волосы и хрипло сказал:
– В самом деле я страшно не люблю, когда женщины плачут.
– И я… и я тоже, – глотая слезы, прошептала Фиона. Джек вздохнул, и завитки волос на ее висках от этого шевельнулись.
– Мне очень жаль Каллума.
Нежность, прозвучавшая в голосе Джека, вызвала у Фионы новый приступ слез. Ну и вид у нее был: красные глаза, мокрые щеки, к тому же эта отвратительная икота. Внезапно осознав все это, она попыталась высвободиться из объятий Джека.
– Мне нужно достать носовой платок.
Объятия Джека стали еще крепче, он стал успокоительно поглаживать ей спину.
– Я бы дал тебе свой, но кто-то его утащил.
Фиона хмыкнула.
– Я заставила Хэмиша сменить твою одежду. Ты был насквозь мокрый, и я не хотела, чтобы ты подхватил лихорадку.
– Ты так заботлива. Не многие мужчины, которых похитили и раздели, могут похвалиться тем, что за ними так хорошо ухаживали.
Она улыбнулась, уткнувшись носом в его влажную рубашку, голова ее продолжала покоиться на мускулистой груди. Постепенно ее прерывистое дыхание приходило в норму, наступало какое-то интимное молчание.
Равномерный стук его сердца, а также запах крахмала, исходивший от его рубашки, как-то успокоили ее. Грудь его вздымалась и опадала под ее щекой, это ее согревало с головы до ног, и Фиона удовлетворенно вздохнула.
Джек нагнулся и поцеловал ее в лоб.
Фиона замерла. Поцелуй был целомудренный, почти невинный и удивительно интимный.
– Ты прошла через ад, так ведь, любовь?
Он назвал ее «любовью». Не «моей любовью», а просто «любовью». Интересно, скольких женщин он так называл и у скольких из них сердца начинали биться так, как у нее?
Хотя она рыдала, уткнувшись в его рубашку и млея в его объятиях, правда заключалась в том, что Джек Кинкейд обращался таким образом со многими женщинами, которые также плакали в его объятиях. Джек не выносил вида плачущих женщин.
Фиона отступила от Джека в холод комнаты, взяла с рукомойника полотенце.
Она промокнула глаза, затем вспыхнула от смущения.
– Я не хотела мочить тебе рубашку.
Он посмотрел на небольшое мокрое пятно на груди, легкая улыбка смягчила суровую линию у его рта.
– Я не знаю, чья это рубашка.
– Это рубашка Дугала.
– Дугала? На манжетах кружева. Твой брат никогда не носил кружева.
Фиона слегка хмыкнула.
– Теперь Дугал – денди. Ты не поверишь, какой он стал модник.
Джек с минуту смотрел на нее, глаза у него были темные и непроницаемые. Протянув руку, он намотал завиток ее волос на палец.
– Да, неприятная история.
– Я знаю, – сказала она, желая, чтобы он в это мгновение исчез. Волосы ее были растрепаны, нос покраснел от рыданий. – Вся эта неделя была сплошным кошмаром.
– Наверно. – Джек поджал губы, продолжая разглядывать Фиону. – Только отчаяние могло вынудить тебя на подобное безрассудство.
Фиона встрепенулась.
– Я ни о чем другом не думала всю эту неделю.
– Но есть ведь другой способ, – настойчиво сказал Джек. – Почему ты не рассказала кому-нибудь о планах твоих братьев? Человеку, который мог бы их остановить?
– Кому? Джек, мои братья способны любого стереть в порошок просто потому, что они потеряли самообладание. Кто осмелится посмотреть им в лицо?
– Один из моих братьев, судя по всему, не побоялся, – мрачно произнес Джек.
Фиона напряглась, в ее глазах появился опасный блеск.
Джек, увидев это, поморщился:
– Я не хотел быть грубым. Просто хотя некоторые и верят в то, что члены вашей семьи способны вызывать дождь…
– И молнию. И град. Не притворяйся, что ты не веришь в проклятие.
Джек пожал плечами, стараясь не встречаться с ней взглядом.