Что ж, если это действительно так, то рыбного майора ждет небольшое разочарование: я — человек терпеливый, на редкость. Людям нашей профессии сегодня непозволительно быть обидчивыми и руководствоваться эмоциями. Если сегодня нас бьют по правой щеке, мы подставляем левую. Если плюнут в глаза, скажем: Божья роса. Этот простой фокус дезориентирует человека, ставит его в тупик, и он теряет бдительность. Чем мы и пользуемся. Не сразу, позже. Как завещал великий Лойола.
Я спокойно дожидался, когда многоречивый Окунь прервал свою рыбью песнь, дабы перевести дыхание, и тут же вклинился в образовавшуюся паузу.
— Дорогой майор, — сказал я самым дружелюбным тоном. — Вы совершенно правы.
С радостью я заметил, как удивленно вытягивается губастая майорская физиономия. Рыбка ждала от собеседника чего угодно, но только не обволакивающей покорности.
— Да, вы правы, — повторил я с виноватой улыбочкой. — В деятельности нашего ведомства и впрямь имеет место еще целый ряд серьезных недостатков, вами справедливо подмеченных. Хотите верьте, хотите нет, но в настоящее время мы ведем непримиримую борьбу с тяжким наследием застоя, борьбу за обновление наших рядов…
Окунь подозрительно заглянул мне в глаза, надеясь найти в них стервозное чекистское притворство. Но увидел всего лишь оловянный взор благонамеренного отличника-зубрилы. Когда было надо, я умел превращаться в такой аппаратик для изречения правильных благоглупостей; в таком виде меня можно было безболезненно выпускать докладчиком на любое собрание — регламентные пять минут выдержу безо всякого включения головного мозга. Проверено еще с института.
— Кроме того, — продолжил я, сам поражаясь идиотской гладкости казенных формулировочек, — мы уже внутренне перестроились, осознали свои застойные заблуждения и, в связи с этим, отреклись и от одиозного названия. Вы, наверное, в курсе, что ведомство наше уже более полутора лет как переименовано и теперь называется не КГБ, а МБР. То есть Министерство безопасности России. Сокращенно можно Минбез. Прошу любить и жаловать.
Вместо того чтобы любить и жаловать, милицейский Окунь скривил свою лупоглазую физиономию, словно накушался лимона.
— КГБ, МБР… Какая, хрен, разница? — рубанул он правду-матку. — Лубянка — она и есть Лубянка, с Феликсом или без Феликса. Прием граждан круглосуточно. Если звонок не работает, просьба стучать по телефону.
Слушая эту краткую речь, справедливую по сути, но хамскую по тону, я продолжал излучать сплошное оловянное добродушие и кротко улыбаться прямо в рыбье лицо.
— Увы, — кивнул я. — Опять-таки я вынужден с вами согласиться. Название — это еще не главное. Важно преодолеть тяжелое наследие проклятого прошлого, перестроить нашу повседневную работу…
Окунь с мученическим видом слушал мою отполированную болтовню, из-за которой недавно меня чуть не зачислили в пресс-службу Минбеза. Только чудом я сумел отбояриться, ссылаясь на слабость голосовых связок. В пресс-службе мне пришлось бы пороть эту ахинею не меньше восьми часов в день, что мне было просто не под силу. Пять минут — мой потолок. И если за оставшуюся минуту мне не удастся воздействовать на майора…
Тут у моего Окуня терпение лопнуло, он сунул мне обратно удостоверение, невежливо махнул рукой и позволил войти в квартиру, дабы обозреть место происшествия. Этого-то я и добивался.
Место происшествия более всего напоминало иллюстрацию к роману «Разгром» в натуральную величину, исполненную в суровой реалистичной манере автора «Обороны Севастополя». Злоумышленники словно нарочно задались целью свести с ума милицейских экспертов, похоронив возможные улики среди куч разнообразного хлама, разбросанного по всей комнате.