Магазин в Трубниковском. Склады, склады, склады. Маленькое валютное кафе на Ростовской набережной. И кое-что еще по мелочи в разных районах Москвы. Я поставил себя на место господина Лебедева, президента «Папируса». Потом я представил господина Лебедева на своем месте, в маленькой кухне, с брикетом пшеничной каши в руке, и невольно хмыкнул.
— …Нам ничего не остается, как сделать ответный шаг.
Гудки. «Папирус» сказал свое последнее слово и отключился.
Я сорвал с брикета обертку, стараясь не глядеть на надпись «Годен до…» и на цену — тринадцать копеек. Собственно, ежеутренне питаться дурацкой кашей меня никто не заставлял. Здоровье позволяло мне кушать на завтрак горячие тосты с повидлом, столовую ветчину, сыр бри и земляничный йогурт. Самое смешное, что в последнее время и мои финансы позволяли мне такое меню. И если бы не моя проклятая лень и обращение к супермаркетам, я вполне мог бы заколотить гвоздями проклятую антресоль с бабушкиными припасами и питаться, как все тот же господин Лебедев. Он-то наверняка начинает свое утро с порции йогурта…
Я положил каменный брикет в жестяную миску, специально предназначенную для таких экзекуций, и ударил своей железякой по серо-желтому кирпичику, сделанному из будущей каши.
Из динамика послышался шепот:
— Яшка, мразь! Мы до тебя доберемся, падла! Мы тебя…
Я невольно поморщился, слушая рассказ о том, что со мной собираются сделать. Самым мягким было обещание намотать мои кишки на ограду моей же могилы. Чисто технически задача представлялась мне довольно сложной — если, конечно, не предположить, будто я уже заготовил впрок себе местечко на кладбище и обнес его соответствующей оградой. Размышляя о преимуществах покупки впрок места для собственного погребения, я отвлекся и чуть было не нанес себе удар по пальцу. К счастью, в последний момент я успел отдернуть руку и отделаться легким испугом.
Ударным инструментом для разбивания брикета служил мне тяжелый стальной кастет с имперским орлом и свастикой. Когда-то эта вещь принадлежала какому-то эстету-нибелунгу из СС. Позднее — гвардии рядовому Петухову, который подстрелил нибелунга на окраинах Вены. Еще позднее вещица попала в руки Петухову-правнуку, который стал шляться вечерами с дедулиным трофеем в кармане. Эта милая штучка должна была раскроить мне череп лет шесть назад, когда Петухов-правнук, семнадцатилетний обалдуй, решил поправить свои финансовые дела за счет случайных прохожих. На его счастье, первым таким прохожим случайно оказался следователь МУРа старший лейтенант Яков Семенович Штерн собственной персоной. Я хорошенько объяснил правнуку гвардии рядового Петухова смысл заповедей не убий и не укради — после чего юноша прекрасно все осознал. Раскаяние было столь глубоким, что я в тот вечер отказался от намерения свести начинающего бандита в отделение и просто дал ему испытательный срок, пообещав приглядывать за ним. Правнук слово свое сдержал. Сейчас он то ли брокер, то ли дилер, а может быть, официальный дистрибьютор. Ездит на новеньком «мерседесе», вечерами интеллигентно выгуливает черного ротвейлера. Жена у него тоже где-то в структурах. При встрече с правнуком мы раскланиваемся, и он всякий раз зовет меня работать в свою контору. Я вежливо отказываюсь, хотя деньги неплохие. Не терплю над собой никакого начальства, даже доброжелательного. Поэтому, кстати, и ушел из МУРа, как только представилась возможность.
— …И не рад будешь, что на свет родился!
Финальный мат. Отбой.