— Приготовились, — сказал я, нацелил свой гранатомет в сторону позиций китайцев, до которой от нас было не более 600 метров и выстрелил осветительной гранатой.
Через 10 секунд выстрелил гранатой со шрапнелью старшина, а затем опять я и тоже шрапнелью. Так же, поочередно, мы успели отстрелять осколочно-фугасные гранаты, когда нас с третьего выстрела почти накрыл миномет, открывший огонь с запасной позиции на самом перевале. Три миномета, на основной позиции, валялись перевернутыми с десятком убитых и раненных китайских солдат и теперь мне нужно было нейтрализовать китайцев на наблюдательных постах, иначе нам не дадут уйти живыми. Пока старшина скидывал гранатометы в пропасть, я успел обстрелять оба поста корректировщиков и заставил спрятаться в укрытия уцелевших. Один точно остался жив и все-таки сумел скорректировать огонь минометчиков, когда мы спустились с отвесной скалы и бежали к ближайшему естественному укрытию. Старшину ранило, и я взвалив его на спину продолжал рвать к глубокой расселине в скале.
— Слушай командир, — бубнил мне в ухо раненный Терещенко, которого я тащил на спине к ближайшему укрытию, — ты главное стой на своем, хунхузы открыли минометный огонь на поражение после того, как ты выстрелил из ракетницы в сторону контрольно-следовой, а дальше ничего не заметил, так как был занят спуском меня с вершины.
Ракету запустил, как же…
— Да шито это все белыми нитками, — ответил я старшине, когда мы спрятались в расселине, почти небольшом гроте, — и помолчи, я сейчас тебя перевяжу.
Но Терещенко меня уже не слышал, так как потерял сознание. Через час, после того как я выложил для наших постов наблюдения крест из своего исподнего, ко мне пробрался Колотилин с носилками, бойцами и фельдшером. Успели они вовремя, так как старшина был плох, у него засело несколько осколков в спине. Некоторые довольно глубоко.
Подполковник Мамсунов орал так, что заглушал рев взлетающего вертолета с погибшим Задорожным и раненным Терещенко:
— Ты бабушке своей рассказывай, что это был неспровоцированный огонь в ответ на твою ракету в сторону нашей КСП. Ты, шайтан тебя возьми, залез туда чтобы прикончить минометчиков на сопредельной стороне. Это… это… вакханалия, а не служба на границе. — разорялся Батя.
И я его понимал, дружба дружбой, а служба службой.
— Я не могу отменить твоего назначения командиром резервной заставы. Приказ уже подписан в округе, но и не могу покрыть твоего проступка. Будет работать комиссия по расследованию пограничного инцидента, пока от погранотряда. А ты будешь находиться под домашним арестом в штабе и не думай, что твои кунаки тебе помогут. Я лично прослежу, чтобы тебе влепили на полную катушку. — Нагонял на меня страху командир.
Хотя я знал, что он сделает для меня все возможное и даже больше. Так же, как и все офицеры погранотряда, сделают все для этого настоящего командира и пограничника. Стоящего перед сорокапятилетним рубежом подполковника, который никогда не будет полковником из-за своего неуступчивого и прямого характера. И это его, за глаза, молодые офицеры называли Полкан.
А я сделал, что должно и не жалел об этом, а посему будь, что будет. Главное, что жизнь старшины вне опасности.
— Потерял много крови, а так ранения не представляют опасности для жизни, — сказал хирург прибывший на вертолете из штаба отряда вместе с Батей, который обследовал теперь меня.
Я лишь недавно заметил, что моя куртка на спине была вся посечена мелким осколками. Однако я отделался сущими царапинами — судьба, кому быть разжалованным, раненным не будет.
В голову лезла всякая чепуха, вспомнились четки подаренные Венькой ялтинскому криминальному авторитету Федулу. По молве, шелестящей среди пацанов Ялты, во вторую свою отсидку он зарезал пятерых заключенных в массовой лагерной драке между «автоматчиками» (уголовниками воевавшими в Красной Армии) и предателями разных мастей… Пособниками немецко-фашистских захватчиков, если обобщить. После тюремного госпиталя ему добавили пятерик и он стал рецидивистом. Теперь, обратного хода из уголовного мира, у двадцатидвухлетнего уркагана, уже не было.
Четки Федула были исполнены в виде браслета на тридцать три узла из которых пять, разделительных, были сделаны в виде черепов. Помнится фраза, которую Федул сказал, когда принял подарок:
— Если фрицев приплюсовать, то камней маловато будет, — и его рот скривился в невеселой ухмылке.
«Вот и мне пришла пора заказывать свои четки. И я пятерых, как минимум, положил лично», — отстраненно подумал я.
Высшие пограничные командные курсы (ВПКК) КГБ при СМ СССР, мне обломились и после завершения расследования и офицерского суда чести, я принял командование резервной заставой. В ней служили «неудобные» личности, которых командиры выпихнули с линейных застав. Правдами и неправдами. Бойцы, которые подходили для решения самых неприятных, сложных и опасных задач. Для затыкания дыр. Личный состав заставы, вернее штурмовой роты, составляли еще те головорезы и мне предстояла задача стать среди них… нет не командиром — им я был назначен приказом вышестоящего начальства, а неформальным лидером. Атаманом, как бы сказал мой лучший друг Псих и который точно смог бы им быть.
Я стоял перед строем, застывшей по команде «Смирно» резервной заставы и спросил, как положено, в завершении своей краткой разъяснительной речи:
— Вопросы есть? — и уже приготовился отдать команду: «Вольно. Разойдись.»
Как из второй шеренги донеслось: