— И конечно же, если ты хоть на минутку почувствуешь себя подавленной, ты всегда можешь развернуть этот подарок… — не унималась мисс Тик.
— Раскажите мне о мисс Левел. — перебила ее Тиффани. Она ничего больше не знада о леди, к которой направлялась, только ее имя и адрес. Но такой адрес, как «Мисс Левел, Дом в Лесу около Сухого Дуба, что по тропинке Заблудшего высоко на Выступе. Если нет дома, то оставлять письмо в старом ботинке около двери», звучал многообещающе.
— Ах, Мисс Левел, да. — сдалась таки мисс Тик. — Эээ. Не такая уж она и старая на самом то деле, но по ее словам, третья пара рук на подхвате ей не помешают.
Даже у мисс Тик бывают оговорки.
— Значит с ней уже кто-то живет? — спросила Тиффани.
— Эээ… нет. Не совсем. — ответила мисс Тик.
— Значит у нее четыре руки? — продолжала Тиффани. Что-то в голосе мисс Тик говорило о том, что ей очень не хотелось распространяться на данную тему.
Мисс Тик вздохнула. Трудно разговаривать, когда тебя так внимательно слушают. Это сбивает с толку.
— Давай подождем, пока ты сама ее не увидишь. — ответила она. — Что бы я тебе не объясняла, все равно ты запутаешься. Но я уверена, вы с ней поладите. Она очень милая и она изучающая ведьма. Она держит пчел — и еще коз, чье молоко так полезно из-за своих гомогенизированных жиров.
— Чем занимается изучающая ведьма? — поинтересовалась Тиффани.
— О, это очень древнее ремесло. Она разрабатывает новые заклинания по образцу старых. Ну ты, наверное, слышала всю эту дребедень вроде «возьмите ухо летучей мыши и лягушачью лапку»? Толку от них никогда не было, но мисс Левел полагает все это потому, что неизвестно лапку какой именнолягушки надо взять…
— Простите, но я не собираюсь никому помогать резать невинных лягушек и летучих мышей. — отрезала Тиффани.
— Ох, нет, никого она не убивает! — быстро ответила мисс Тик. — Она берет животных, умерших своею смертью: тех которых задавили или кто покончил собой. Лягушки так часто впадают в депрессию.
Повозка медленно катилась по белой пыльной дороге, пока не скрылась из вида.
Ничего не происходило. Где-то в вышине пели невидимые жаворонки. Воздух был наполнен семенами трав. Высоко, в меловых холмах, блеяли овцы.
Затем, что-то прошло по дороге. Оно двигалось как маленький замедленный вихрь и заметить его можно было лишь по поднимаемой им пыли. Двигаясь, оно издавало звуки, как будто жужжал рой мух.
Вскоре оно тоже скрылось за холмами…
Спустя какое то время, внизу в траве чей то голос произнес: — Ах, кривенс! Он за ней обертается, таки да!
Второй голос ответил: — Нечто стара карга его не заметит?
— Чегось? Учителка? Да разве ж она пристойна карга!
— У нее под цветиками остроконечна шляпа, Величий Ян. — несколько неодобрительно овтетил второй голос. — Я то сам зрил. Стоит ей тиснуть мальцу пружинку, как конец и выскочит.
— Ох, айе, Хаммиш, но осмелюсь заметить, что читать да писать она дюже гарно могет, но ведать о том не ведает, чего в книжках не понаписано. А я сам не сунусь, покеда она тут околачивается. Она из тех, что все на бумагу перекладает! Гэтьски к кельде!
Много было причин, по которым Нак Мак Фиглы с Меловых холмов ненавидели всякую писанину, но самая главная заключалась в том, что все написанное оставалось навсегда. Написание слов продляло им жизнь. Скажешь какую мысль и вдруг какой отвратецее запишет, и кто его знает, что он потом будет делать с этими словами? Это все равно, что прибить свою собственную тень к стене!
Но с приходом новой кельды повеяло новыми веяниями. Так и должнобыть. Иначе клан разленится и перестанет учиться чем-либо новому. Кельда Дженни происходила из клана фиглов Долгого Озера, что высоко в горах, и они умелиписать. Поэтому Дженни не видела оправданий для своего мужа. И Роб Всякограб обнаружил, что уж Дженни-то кельда настоящая.
Пот капал с его лба. Как то раз он один на один сразился с волком и поборол его. И он с радостью схватился бы с ним снова, да еще и с закрытыми глазами и с привязанной за спиной рукой, лишь бы не заниматься письмом.
Робу уже удалось освоить первые два правила писания, в той мере, как он их понимал:
1. Украсть бумагу
2. Украсть карандаш
К несчастью, правил было намного больше.
И сейчас он сжимал в руках огрызок карандаша, сопротивляясь братьям, подталкивающим его к прикрепленному к стене листу бумаги (это бы старый счет за овечьи колокольцы, украденный на ферме). Остальные члены клана в священном ужасе взирали на происходящее с идущих вдоль стен галерей.
— Мабудь я зачну с чего полегше , а? — протестовал он, упираясь изо всех сил. Его пятки оставляли следы в земляном полу кургана. — Мабудь я зачну с этих запятулек или окончательных точек…
— Ты, Роб Всякограб, Большой клана, так что тебе первому писать. — сказала Дженни. — Не можно мне мужа иметь, что даже свое имя написать не умеет. Я ведь показывала тебе буквы, так?
— Айе, жинка, эти меркзие, петлячие, кривые загогулины! — прорычал Роб. — Не доверяю я этой буквице «Й», она явно что-то замышляет! Вона жалом обзавелась!
— Прижими карандаш к бумаге, я скажу тебе, что делать. — скомандовала Дженни, складывая на груди руки.
— Айе, но от этой писанины одни беды. — пробормотал Роб. — Слово, что записано было, может погибель навлечь!
— Никшни, хватит уже! Это так просто! — отрезала Дженни. — Даже детишки большаков справляются, а ты целый взрослый фигл!
— Записанные слова продолжают говорить и после смертиих сказавшего! — ответил Роб Всякограб, размахивая карандашом, будто отгоняя злых духов. — И речи не смей, что это справно!