Подошёл Серёга, приглаживая торчащие волосы и удивлённо уставился на разбушевавшуюся жену. Товарищ бросил на меня быстрый взгляд и потупился. А, говнюк, попался!
— Ну и чего ты голос повышаешь? — начал он.
— А ты, вообще — заткнись! — Рита толкнула его в плечо, — пошли, пора выбираться отсюда.
И опять, никаких возражений. Провинившиеся шалуны переглянулись и затопали следом за решительно шагающей женщиной. Вера задержалась и несмело взяла меня за палец.
— Чего это с ней? — неуверенно спросила она, — какая‑то она не такая. Мне аж страшно стало, когда она закричала…
— Радость моя, — улыбаясь, я отлепил её ладошку, — во всяком совете есть своё здравое зерно. Помолчи, будь так любезна, а то смотри — тебя могут и покусать.
Вера нахохлилась и отстала. Так мы и шли: впереди шагала Маргарита и её прямая спина, казалось, испускала искры раздражения; следом, втянув голову в плечи, семенил Сергей, время от времени оглядываясь на меня так, словно опасался ножа в спину; за товарищем следовал я, помахивая сорванной травинкой и замыкала вереницу насупившаяся Вера.
Лесок оказался ещё меньше утреннего, но живности в нём, как выяснилось, кишмя кишело. Огромные пёстрые птицы, напоминающие попугаев, перепархивали с ветки на ветку и обменивались пронзительными криками, похожими на безумную морзянку. Даже не знал, какие диковины водятся в наших лесах. Под деревьями, в густых зарослях, кто‑то небольшой, непрерывно шелестел, хрустел и тихо чавкал. От недосыпания, временами, чудилось и вовсе непотребное: лохматое, точно мочалка, лениво передвигалось на задних лапах и негромко ворчало совершенно человеческим голосом.
Хорошо, что это наркоманский рай быстро остался за спиной, иначе я бы начал опасаться за состояние своего рассудка. Дорога, выбежав из леса, разветвлялась: основная ветка огибала приземистый холм, а тонкая тропка, петляя между пышными кустами огромных красных цветов, взбиралась на вершину, останавливаясь у дверей домика, как две капли воды похожего, на виденный нами предыдущей ночью. Вот только ограда здесь была не из металлической сетки, а из переплетённых прутьев, с пасторальными горшками, оседлавшими колья.
Домик, с соломенной крышей, при свете дня, выглядел совершенно сказочно и в мире, где существовали подобные строения, как‑то совершенно не представлялись едущие автомобили и люди, общающиеся по мобильным телефонам.
— Чего встали? — подтолкнул я, остолбеневшего Сергея и он, испуганно вздрогнув, обернулся, — давайте, давайте, ножками. Пусть местный дед Панас объясняет, куда нас занесло.
Красные бутоны совершенно одуряюще пахли всё время, пока мы поднимались вверх. Какие‑то крошечные насекомые, безумно–розовой окраски, терпеливо исследовали алые лепестки, почему‑то вызывая странные ассоциации с прочитанной в детстве Дюймовочкой. Я сорвал один из цветков и показав язык обескураженной Вере, воткнул его в чёрные волосы Маргариты. Серёга глухо заворчал, но тем всё и ограничилось, а Рита прищурилась и послала мне воздушный поцелуй. Товарищ, видимо в отместку, сорвал ещё один бутон, больно уколовшись о длинный шип куста и попытался преподнести его моей благоверной. Но та, лишь раздражённо вышибла несчастный цветок в пыль и злобно покосилась на меня.
— Дурдом какой‑то, — пробормотала она, — ещё в зад ей вставь…
Марго повернула к Вере надменное лицо и моя жена тотчас попятилась назад, нервно поправляя изумрудные волосы, сбившиеся в некое подобие шапочки из мокрых водорослей. Кстати, а когда это они успели поменять свой цвет с тёмно–каштанового, на нежно–зелёный? О, и у Серёги тоже…
— Ребята, — сказал я, решив несколько разрядить обстановку, — похоже в речке, где вас угораздило искупаться, кто‑то забыл бочку зелёнки.
— Иди в задницу! — огрызнулся мой товарищ, — ощупывая свою скудную поросль, — я же молчу, как некоторые причёски в чернила окунают. Помылись бы, а то голова аж лоснится.
Рита толкнула скрипнувшую калитку и мы вошли во двор. Хм, даже покосившаяся поленница на месте — кто‑то клонирует домики? Сергей и Вера направились прямиком к деревянному крыльцу, украшенному изображениями пёстрых птиц, а Маргарита задержалась перед россыпью гороха. Кто‑то, видимо, не заметил дырки в мешке и потерял…Вот: сто пятьдесят семь горошин.
— Ровно сто пятьдесят семь, — констатировала Марго, поправляя цветок в волосах, — не смогла удержаться.
— Чувствуется бухгалтер, — ухмыльнулся я, — даже на отдыхе отдаётся любимому делу, без остатка.
Дверь домика распахнулась и наружу, как чёртик из табакерки, выскочил…Нет, ну и дед тот же самый! Только теперь в красной рубахе, с распахнутым воротом и полосатыми штанами, заправленными в высокие сапоги. Мне показалось, будто я увидел нечто лохматое, размером с кошку, пепельного цвета, скользнувшее из‑под ног хозяина в сумрак дома.
— Здравствуйте, гости дорогие! — старик гостеприимно развёл руками, словно собирался нас всех обнять, — добро пожаловать! Устали, небось, после такой то дороги. Путь то был, ничего себе! Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя, как дом…Гх–х…
Дед поперхнулся и выпучил глаза. Потом быстро откашлялся и попятился в дом, куда уже успел пустить Веру и Сергея. Продолжая разглядывать меня и Риту он, едва слышно, шикнул в сторону. Кому это он, интересно? А с нами то что не так? Наверное, просто ужасно выглядим, от недосыпания и усталости.
Внутри дом оказался не менее архаичным, чем снаружи; по крайней мере, никаких признаков современной техники я не заметил. Огромная, просто‑таки чудовищных размеров, русская печь отнимала треть помещения, оставив место для деревянного стола на толстых, словно ноги стола, тумбах; трёх табуретов, по виду весьма неустойчивых и ещё какого‑то деревянного чудовища, отдалённо похожего на шкаф. Люстры я не заметил, посему исполинская оплывшая свеча посреди стола не вызывала особых вопросов. Ещё парочка таких, чуть поменьше, разместились на шкафу.