– Где Полковник? – спросил Коготь.
– У себя. Пушки оставьте.
Коготь и Станчик подали пистолеты. В белой стене открылась панель, железная дверь рядом с ней являлась лишь декоративным камуфляжем. Забрав оружие, охранник пропустил Когтя и Станчика в следующий коридор, где было еще два охранника. Они сидели в креслах у маленького столика, на котором разместились пепельница, бутылка минералки и два стакана. Звуки ресторана сюда не проникали, как и дневной свет. Окна не было ни одного, как и плафонов в потолке, все освещали лампы, расположенные в нишах, поэтому коридор отсутствием теней напоминал операционную. Последняя дверь с виду была вполне обычной, покрыта дубовым шпоном с хромированными ручками. Но стоило лишь повернуть ручку и толкнуть дверь, как тут же ощущалась ее тяжесть.
Коготь и Станчик работали на Полковника уже четыре года, но все еще плохо ориентировались в планировке ресторана. С виду заведеньице небольшое, и, как внутри помещается такая уйма помещений, они не могли понять – колдовство, не иначе. Если бы они были знакомы с крито-микенской мифологией, то наверняка окрестили бы ресторан «Врата дракона» лабиринтом Минотавра.
Полковник сидел за большим круглым столом в одиночестве. Перед ним стояла бутылка дорогого вина и бокал, налитый до половины вином. Полковник смотрел на идеально отполированную поверхность стола, на которой отражался бокал с темно-красным вином.
– Смотри ты, вверх ногами стоит и не выливается!
Станчиков щелкнул каблуками по привычке, а не из желания угодить. Он нутром чуял, что Полковник сильнее его и душой и телом. Захоти он, щелкни пальцем, и голова Станчикова окажется в кустах, а тело исчезнет, не оставив и следа.
– Вижу, хорошо съездили, – Полковник поднял голову, посмотрел на башмаки Когтя. Тот тоже глянул, и ему стало не по себе: правый башмак был перепачкан кровью. – Ты бы ботинки почистил, Олег.
– Извините, недосмотрел, спешили очень.
– А смотреть следует, – он не пригласил своих головорезов сесть, они так и стояли, даже не прислоняясь к стене. – Ну что, узнали?
– Конечно, узнали, рельсы любого разговорят. Здорово вы придумали!
– Это народная мудрость. Короче, я вас уже давно жду.
– Спешили, – сказал Станчиков.
– Мне расписание поездов известно. Симферопольский? – криво улыбнулся Полковник.
– Он самый, ваш любимый.
– Я самолетами, мальчики, летаю или машиной езжу. Поезда – не моя страсть. Не люблю грохота вагонов, лязганья колес. И запах поездов мне не по душе, того и гляди, какую-нибудь дрянь под колеса кинут.
Коготь вытащил потрепанный блокнотик, в котором хранилось расписание, вырезанное из «Вечерней Москвы», вырвал листок и положил перед Полковником. Тот немного замешкался, затем дунул на бумажку. Та соскользнула со стола и спланировала на ковер.
– Ты бы мне еще в мешке голову привез. Вы, слава Богу, не в Афгане, а в России, мальчики.
Два сорокалетних мужика чувствовали себя нашкодившими школьниками. Они переминались с ноги на ногу, готовые согласиться с чем угодно.
– Рассказывайте, кого взяли, на кого вышли?
– Взяли мы, как говорится, лотошника, он по мелочевке торгует. Но что хотели, узнали. Через него на оптовика выйти можно, тот раз в неделю у ВДНХ в желтой «Ниве» сидит напротив цветочного ряда. Он ментам приплачивает, они его не трогают. Там лоточники товар получают.
– Понял. Откуда возят, сказал?
– Наш сказал, что, по его мнению, из Польши прут.
– Я так и знал, – провел ребром ладони по полированной поверхности стола Полковник и взглянул на свое отражение в зеркальной стене.
«И что в нем такого? – подумал Коготь. – Человек как человек, а скажет, глянет – позвоночник хрустеть начинает, словно на плечи мешок с песком взвалили, – он смотрел на профиль Полковника. – Ничего в нем примечательного, нос перебит, как у последнего пьяницы, но у него даже этот дефект выглядит благородно. Шрам во всю щеку, но это бабам нравится, мужественный, думают. Роста невысокого, мне по плечо будет, а поднимется из-за стола – гора горой. Но самое страшное, никогда голоса не повысит, и чем тише говорит, тем страшнее становится, все вокруг смолкают – и директора, и депутаты, и бандиты. Таких и менты уважают. Попади Полковник на зону, через три дня всех авторитетов построит. Дает же Бог людям силу! Наград у него как чешуи на рыбе. Однажды он китель надел, на кладбище шел, повезло ему, опоздал, на пять минут позже приехал. Котляковка вся разворочена, воют, орут, бегают, а он при медалях, все в дерьме, а он в белом. Постоял в сторонке, честь отдал, развернулся на каблуках, в машину и в город. Его даже менты не остановили, расспрашивать не стали. Окажись на его месте кто другой, вмиг на него все бы и повесили. Мол, почему на пять минут опоздал, небось знал, когда бомба рванет? Допытывались у Полковника на сорок дней, почему на пять минут опоздал. А он молчал, молчал, а потом и выдал: „Чуял я недоброе. Как на войне – лежишь и чувствуешь, сейчас снаряд прилетит. Отползаешь в другой окоп, снаряд прямо на твое прежнее место и падает“».
– Ты о чем думаешь? – резко обернувшись, спросил Полковник.
– О вас, – растерявшись, произнес Коготь.
– Ты про меня, парень, не думай, я о себе сам позабочусь. Ты о деле должен думать, я тебе для этого работу дал и за дело деньги плачу, а не за то, чтобы ты обо мне думал. До завтрашнего обеда отдыхайте, а к часу чтобы были здесь. Я помозгую. Все понятно?
– Да.
Коготь поднял бумажку, засунул в карман. Когда он выходил, Полковник окликнул:
– Ботинки почистить не забудь, а то ходишь, как мясник.
– Обязательно почищу.
Полковник знал, завтра Коготь будет стоять перед ним в ботинках, начищенных до блеска. Если он что-нибудь говорил, это исполнялось неукоснительно.
«Вино хорошее, – подумал Полковник. Он неторопливо допил вино. – Не может такого быть, чтобы я со своими ребятами и не прорвался! Главное теперь – не дать противнику поднять голову, не дать опомниться. Навалиться и придушить. Ехала машина темным лесом за каким-то интересом. Инте, инте, интерес…» – Полковник нажал кнопку.
Тут же в кабинет зашел один из сидевших в холле охранников:
– Звали? – вместе со словом у охранника изо рта вылетело облачко табачного дыма.
– Что в зале делается?
– Гуляют как всегда.
– У тебя на ком-нибудь взгляд остановился?
– Две дамы одиночеством маются.
– Проститутки?
– Упаси Бог, я бы про них вам и не вспоминал.
– Показывай.
Глава 2
Что может быть лучше утренней пробежки ранней осенью, когда улицы города еще полупустынны, когда машин на дорогах мало, а пешеходов почти не встретишь! В парках в это время лишь спортсмены бегают да собаководы со своими питомцами прогуливаются.
Глеб Сиверов бежал, дыша ровно, спокойно, глубоко. Под ногами шуршала первая золотая листва. В парке кое-где еще висела утренняя голубоватая дымка, шуршали метлами дворники, убирая дорожки, сгребая листья. А листья меланхолично продолжали падать. Глеб бежал трусцой, созерцая утреннее великолепие городской природы.
«Вот и кончилось лето, первое в моей сознательной жизни не только теплое, но и спокойное, без встрясок, передряг, без нервного напряжения».
Сиверов почувствовал, что наконец-то после ранения весь его организм, каждая его клеточка, каждая мышца полны сил. Он напоминал себе капитально отремонтированный автомобиль, совершенный и прошедший все возможные испытания. «Мне давно не было так хорошо!» – думал он, сворачивая из парка на свою улицу.
«Хорошо становится лишь после того, как было совсем плохо, – с грустью подумал Сиверов, – к сожалению, только так и не иначе. Найти можно лишь то, что потерял. Ощутить счастье обладания – пережив потерю».
Недавнее прошлое вновь вторглось в мысли; сколько ни запрещал Глеб себе о нем вспоминать – не помогало. Особенно невыносимо становилось по ночам, когда сон улетучивался, а Сиверов боялся подняться, не хотел тревожить Ирину Быстрицкую. Лежа в постели рядом с любимой женщиной, простившей его, вернувшейся к нему, он вновь и вновь переживал то, что уже было невозможно изменить, и не понимал самого себя прежнего…